– Без ложной скромности должен сказать, – продолжал отец Луи, – что мой замысел блестяще сработал. На суде все монахини единодушно свидетельствовали в пользу обвинения, очень красочно описывая происшедшее.

– Да , – подтвердила Мадлен, глядя не на инкуба, а на меня, – он еще тогда не в полной мере осознавал свои таланты и удачно отшлифовал их на монахинях А*** .

– Ну ты и выразилась – «отшлифовал»! Там была одна – кажется, сестра Генриетта – довольно живая особа, которая свидетельствовала, что сестра Сент-Коломб, несмотря на то, что была лишена свободы, приходила к ней каждую ночь, трогала ее за грудь, покрывала страстными поцелуями с ног до головы. Она даже показывала служителям правосудия синяки и следы укусов на обеих грудях и жаловалась на боль, которую ей причиняли распухшие соски! – Здесь отец Луи рассмеялся, так что не смог продолжать рассказ, и это позволило мне задать вопрос:

– Но как ты смог вселиться в женщину? Я считала, что инкуб…

– Я помогала ему время от времени , – вмешалась Мадлен и тут же добавила, как бы оправдываясь: – Он сам меня просил. Мы украли несколько предметов из покоев матери-настоятельницы, и я легко приняла ее облик.

Мое замешательство было столь велико, что потребовались новые разъяснения: по-видимому, мы, смертные, иногда наделяем наши вещи своей сущностью , а духи обладают способностью, завладев такими вещами , овладеть нами… Когда же, все еще недоумевая, я обратилась к Мадлен, отец Луи прекратил этот разговор, процитировав строку знаменитого поэта:

– «Всего лишь прихоть крови и поблажка воли»[122], – и вновь начал хвастаться: – А я успел стащить башмаки мертвого священника до того, как его похоронили, поэтому его облик стал моим… Это было блистательно! Просто блистательно!

– И уж будьте уверены: священника похоронили не у перекрестка дорог , – сказала Мадлен, ее голос при этом даже несколько оживился. – Обвинители сестры Сент-Коломб были настолько убеждены в ее преступлениях (главное из них: она околдовала и убила отца Бортона ), что никто и не вспомнил о самоубийстве, поэтому священника похоронили надлежащим образом.

– Как бы то ни было… – вздохнул инкуб (вздох этот был призван смягчить нарастающий гнев Мадлен, к которому, по-видимому, имел отношение и сердитый ветер, налетевший на замок, так что задребезжали окна), – как бы то ни было, я завладел башмаками священника, покойного отца Бортона, и легко принял его облик. – Вздох, сопровождаемый выразительным взглядом, достиг своей цели, и Мадлен успокоилась.

– Чтобы мучить монахинь, в том числе его сестер … – отозвалась Мадлен. – Но это было подло, Луи, по-настоящему подло!

Отец Луи кивнул, принимая ее слова как комплимент, и продолжал:

– Очевидно, сестра Гумберта, вторая из сестер Бортон, поведала суду, что ее посещали видения, вызываемые, конечно, матерью-настоятельницей, в которых брат возвращается к ней. Что она еще говорила? Ах да, вспомнил: будто бы он, исполняя приказание преступной монахини, поместил на нее, точнее – в нее, сестру Гумберту, змея, который извивался, пока она, сестра Гумберта, совершенно не окоченела.

– Змея… – повторила я в недоумении.

– Да, змея! – рассмеялся отец Луи. – Она даже не знала, что это такое!.. И конечно же, я воспользовался случаем наградить мертвого священника змеем более сильным и ядовитым, чем был его собственный, маленький и слабый из-за отсутствия практики.

– Прекрати, Луи. Будь добр, рассказывай дальше. И напоминаю: в путь надо вновь тронуться в надлежащий час, придерживаясь лунного календаря . – И Мадлен добавила с ноткой угрозы в голосе: – Я не буду ждать ни одного лишнего дня. Не буду!

– Ладно, ладно, – сказал инкуб, – но позволь мне рассказать еще немного о сестре Марии, потому что над этой маленькой монахиней я потрудился особенно славно. – Отец Луи повернулся ко мне, и я увидела, что волнение сделало его очертания более отчетливыми. Он буквально прыгал по комнате! Никогда не видела я его таким сильным, об этом свидетельствовало и ярко вспыхнувшее в камине пламя, свет которого был виден сквозь телесную оболочку Мадлен. – Не забывай, ведьма, что мы были тогда мертвы меньше полувека и наши сексуальные таланты были еще новы для нас, неотшлифованы… Но какое удовольствие было их шлифовать! – Он стал потирать руки, словно ростовщик.

– Луи, пожалуйста …

– Сестра Мария свидетельствовала, – продолжал священник, – что однажды сидела на коленях у матери-настоятельницы и впускала в себя ее пальцы, холодные, как сосульки. (Это было правдой.) Она сказала также, что ее собственный брат ублажал ее фаллосом из жесткого холста. (Он действительно это делал.) Ах да, она сказала еще, – тут священник весьма иронически взглянул на Мадлен, – что мать-настоятельница поносила при ней некоторые церковные обряды…

– Я действительно немного увлеклась той ночью , – признала Мадлен, что заставило священника широко улыбнуться.

– И вот маленькая сестра Мария (удивительно, что она не была девственницей) стала причащаться трижды в день, умывалась святой водой, проводила многие часы у изображения Богородицы, повесила амулеты на все четыре стойки своей кровати, проглотила целый гербарий целебных трав… но без всякого проку, потому что чем больше она пыталась сопротивляться мне , чтобы «спасти себя», тем чаще я ее посещал. В облике ее брата или красавчика отца Франсуа… Да, я оставался с ней все время, пока она давала свидетельские показания и когда шел судебный процесс. Мне нравилось ее сопротивление: большинство монахинь быстро сдавались. К началу экзорцизма рассудок Марии совсем помутился, она была на грани безумия.

– А с тобой, выходит, все было в порядке? – спросила я священника. – Довел девчонку до помешательства, раздразнив ее чувственность, и…

– Не суди зверя гривастого, убивающего самую слабую газель, или медведя, который черпает лосося из речки лапой, как ковшом. В свою защиту скажу лишь: я делал то, что свойственно моей природе.

– Видишь, ведьма , – заметила удивленная, но по-прежнему раздраженная Мадлен, – видишь, как он любит вещать?.. Луи, нельзя ли нам просто сказать ей, что судебный процесс протекал вполне предсказуемо и что вердикт никем не ставился под сомнение …

– Но ведь это был необычный вердикт? – спросила я. – Понятно, что исход процесса был предопределен отцом Франсуа. Но не используется ли гораздо чаще экзорцизм, чтобы добиться показаний, как это было с… – я запнулась, прежде чем произнести имя, – Сабиной Капо.

– В таких судебных процессах всегда все необычно , – сказала Мадлен, – и сейчас все в них необычно, ведь они еще происходят и, как я подозреваю, останутся навечно .

– Однако ты права, – сказал отец Луи. – Было необычным то, что монахиню, сестру Сент-Коломб, приговорили к экзорцизму, но не забывай, что в А*** действовал весьма честолюбивый священник – этот самый отец Франсуа. Да и семейство Бортон требовало выяснить не только причину смерти своего родственника, но и почему монахини, если верить их словам, так замарали себя, так низко пали…