С свойственным ей близоруким эмпиризмом сталинская бюрократия под влиянием успехов начала с 1928 года некритически повышать темпы индустриализации и коллективизации. Тут роли переменились. Левая оппозиция выступила с предупреждением: при слишком быстром разгоне, не проверенном предшествующим опытом, могут возникнуть диспропорции между городом и деревней, между разными частями промышленности и породить опасные кризисы. Наконец, — и это был главный аргумент оппозиции, — слишком быстрое вложение новых капиталов в промышленность чрезвычайно урезывает долю текущего потребления и не обеспечивает необходимого подъема жизненного уровня народа. Отрезанный от всего мира в своей ссылке в Барнауле, Х.Г. Раковский бил тревогу: необходимо, хотя бы ценою известного снижения темпов, повысить материальное положение рабочих масс. И здесь сталинская бюрократия оказалась в конце концов вынуждена внять голосу оппозиции. Совсем недавно из состава ВСНХ выделен комиссариат обрабатывающей промышленности. Его задачей является обслуживание текущих потребностей населения. На данной стадии реформа имеет еще чисто бюрократический характер. Но цель ее ясна: создать в правительственном механизме некоторые гарантии того, что повседневные потребности масс не будут слишком приноситься в жертву интересам тяжелой промышленности. И здесь, таким образом, сталинская фракция, лишенная перспективы и творчества, вынуждена сегодня благословить то, что вчера проклинала.

«Острые блюда»

В начале 1928 года произведен был массовый разгром левой оппозиции (исключения, аресты, ссылки). В течение 1928 года выработана была новая пятилетка, во всех существенных вопросах следовавшая платформе левой оппозиции. Поворот бюрократии был так резок, что она пришла в полное противоречие со всем тем, что защищала в течение первых четырех лет после смерти Ленина. Обвинения в сверхиндустриализаторстве потеряли всякий смысл, а тем более — репрессии против левой оппозиции.

Но тут на первое место выступили интересы самосохранения нового правящего слоя. Если оппозиция оказалась права в своих оценках и предположениях, тем хуже для оппозиции. Если вчерашние доводы против нее оказались негодными, нужны новые. Чтобы оправдать репрессии, нужны доводы исключительной остроты. Но именно в этой области Сталин особенно силен. Еще в 1921 году, когда Сталина выбирали впервые генеральным секретарем партии[634], Ленин предостерегающе говорил в узком кругу: «Этот повар будет готовить только острые блюда». Настаивая в своем предсмертном письме партии, которое обычно именуется «Завещанием», на снятии Сталина с поста генерального секретаря, Ленин указывал на грубость его приемов, его нелояльность и склонность злоупотреблять властью[635]. Все эти личные черты Сталина, получившие в дальнейшем чрезвычайное развитие, проявились особенно ярко в борьбе против оппозиции.

Но надо было выдвинуть фантастические обвинения. Нужно было, чтобы им поверили или, по крайней мере, чтобы против них не смели возражать. В борьбе за самосохранение сталинская бюрократия оказывалась вынуждена начать с подавления всякой критики. По этой линии открылась наиболее страстная борьба оппозиции — за демократический режим в партии, профессиональных союзах и Советах: дело шло о защите одной из основных традиций большевизма.

В самые тяжкие годы прошлого — в период подпольной борьбы при царизме, в 1917 году, когда страна прошла через две революции, в течение следующих трех лет, когда на фронте в 8000 километров стояло два десятка армий, большевистская партия жила кипучей внутренней жизнью: все вопросы свободно обсуждались сверху донизу, идейная борьба принимала нередко чрезвычайную остроту, свобода суждений внутри партии была безусловна[636]. На ликвидацию стеснявшей его партийной демократии сталинский аппарат направил главные свои усилия. Из партии исключены были десятки тысяч так называемых «троцкистов». Свыше десяти тысяч подверглись разным видам уголовной репрессии, несколько человек были расстреляны. Не один десяток тысяч боевых революционеров первого призыва удержался в партии только тем, что свернулся и замкнулся. Так в течение последних лет совершенно изменился не только состав руководящего слоя, но и внутренний режим большевистской партии.

Если Ленину, не говоря уже о его ближайших соратниках, приходилось десятки и сотни раз попадать под самые свирепые удары внутрипартийной критики, то в настоящее время каждый коммунист, усомнившийся в абсолютной правоте Сталина в любом вопросе, более того, не выразивший своего убеждения в его прирожденной непогрешимости, исключается из партии со всеми дальнейшими вытекающими отсюда последствиями. Разгром оппозиции стал вместе с тем разгромом партии Ленина.

Успеху этого разгрома содействовали хотя и преходящие, но глубокие причины. Годы революционных потрясений и Гражданской войны вызвали в массах острую потребность покоя. Придавленные нуждой и голодом рабочие хотели возрождения хозяйственной жизни какой угодно ценой. При наличии значительной безработицы удаление рабочего с завода за оппозиционные взгляды было страшным орудием в руках сталинской фракции. Политические интересы пали, рабочие готовы были предоставить бюрократии самые широкие полномочия, только бы она наладила порядок, дала возможность оживить заводы и доставить из деревни продовольствие и сырье. В этой реакции усталости, совершенно неизбежной после каждого великого революционного напряжения, надо видеть главную причину упрочения бюрократического режима и рост личной власти Сталина, в котором новая бюрократия нашла свою персонификацию.

«Троцкистская контрабанда»

Когда окончательно замолчали живые люди, то оказалось, что в библиотеках, в клубах, в советской книготорговле, на книжных полках студентов и рабочих стоят старые книги, которые продолжают говорить тем самым языком, каким они говорили в то время, когда имена Ленина и Троцкого назывались нераздельно. В эту баррикаду враждебных книг сталинская бюрократия уперлась сейчас.

После 9 лет непрерывной борьбы с оппозицией руководители внезапно обнаружили, что основные научные труды и учебники — по вопросам экономики, социологии, истории, прежде всего — истории партии, Октябрьской революции и Коммунистического Интернационала — сплошь заполнены «троцкистской контрабандой» и что важнейшие кафедры общественных наук во многих учебных заведениях заняты «троцкистами» или полутроцкистами. Хуже того: в покровительстве троцкизму оказались повинны те, которые до сих пор слыли главными его преследователями.

Чтобы показать, как далеко зашло дело, достаточно привести пример, касающийся истории большевизма. Сейчас же после смерти Ленина пущена была в оборот спешно написанная Зиновьевым история партии[637], единственным назначением которой было изобразить все прошлое как борьбу двух начал: добра и зла в лице Ленина и Троцкого. Но так как эта история отводила самому Зиновьеву место в лагере добра и, что еще ужаснее, ничего не говорила о провиденциальной роли Сталина, то уже в 1926 году, с момента открытого конфликта между Зиновьевым и Сталиным, история Зиновьева была включена в индекс[638].