— Когда выходим, князь-воевода?

Лицо Гоймира пробил ток судороги. Он негромко ответил:

— Про что? Все понапрасну… с кем выходить?

Йерикка резким движением намотал край плаща на левую руку и сжал правую, обтянутую короткой перчаткой, в кулак. Вскинул этот кулак над головой…

— Это все — мое, — отчетливо и размеренно сказал, он. — Память о тех, кто пал — моя. Земля, в которой они лежат — моя. Небо, под которым мы живем — мое. Боги и навьи — мои. И я за все это буду драться, пока не погибну — или не выброшу прочь последнего врага. Если надо — буду драться один, потому что… — он вдруг обрушил кулак вниз так, что свистнул воздух и резко запахло озоном: — Потому что это — мои горы!!! Теперь я ухожу. А вы можете жевать свои потери и листать свои страхи. Можете оставаться, если у вас не хватает храбрости умереть по-мужски. Я все сказал.

Олег, все еще стоявший сбоку от двери, сделал шаг и встал плечо в плечо с Йериккой:

— О'кэй, — буркнул, он. — Подожди меня, я почищусь и пойдем воевать дальше, а кто не хочет — скатертью дорога до родного порога… если ноги понесут. Где тут барахло выстирать можно?

ИНТЕРЛЮДИЯ:

МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ

Свята земля, не свята — иль в пиру, иль в бою…

На ней не найти ни Эдема — ни даже Сезама…

Но Маленький Принц покидает планетку свою,

Как, будь он большим, покидал бы свой каменный замок…

Он держит в руках окончанья священных границ,

Стоит, каменея в потоках стремительной жижи,

И небо над ним опускается ниже и ниже,

И чёрные тени ложатся у впалых глазниц…

…В слепой крови, прокушена губа!

Ему б давно сказать — мол "не играю!",

Но… солнышко не светит самураю

За гранью полосатого столба.

Обрывками приставшая к спине,

Душа его по краешку прошита

Нервущимися нитями бушидо —

И этого достаточно. Вполне…

В ночи Гиперборея не видна…

Стрихнином растворяется в стакане

Печаль твоя, последний могиканин…

Так вырви же решётку из окна!

Из сердца заколдованных трясин,

Где мутная вода под подбородок,

Летучий dream болотного народа

К подножию рассвета донеси!

А в час, когда полночная звезда

Взойдёт на полог млечного алькова —

Налей себе чего-нибудь такого,

Чтоб не остановиться никогда…

А потом ты уснёшь — и, быть может, увидишь ещё,

Как медленно солнце встаёт, разгибая колени,

И Маленький Принц покидает свои укрепленья,

Горячим стволом согревая сырое плечо.

Взойдёт над миром полная Луна —

Прекрасна, но — увы! — непостоянна…

Забудьте обещанья, донна Анна.

Не стойте у открытого окна.

(Стихи О. Медведева)

* * *

В комнатах пещерной базы — в более поздние, очевидно, времена, уже не, гитлеровцами — были сделаны немаленькие запасы продуктов, боеприпасов и оружия. Впрочем, из последнего Гоймир, вздыхая, решил взять только третий по счету «утес», пообещав волхву, выведшему проводить чету, заглянуть позже. Помимо всего прочего, Сновид «починил» Святомира так же легко, как чиркают спичкой и благосклонно выслушал желание горцев отправиться к Перу новой Кузне.

— Тут трое суток пути, — предупредил он, — а по реке лучше не сплавляться — данваны совершают облеты.

Длинными переходами он вывел, чету к прятавшемуся под речным обрывом гроту — в него приходилось пролезать сквозь узкую щель, которой кончался коридор. Снаружи шел снег — падал наискось в струях ветра, делая их видимыми и живыми, похожими на белесых змей. Бледное, светило солнце — скоро оно и вовсе перестанет подниматься высоко… Черные, ледяные даже на вид, воды Вороньей текли внизу, и мальчишки плотнее запахивали плащи

— Спускайтесь, — указал на воду Сновид, — и пусть с вами будет Среча и благословение богов и навьев.

Он поочередно поцеловал каждого из ребят в лоб, никого не выделяя, даже Йерикку не задержал. И лишь Олега придержал-таки рукой за плечо, глядя ему в глаза своими — яркими и проницательными.

Но и ему ничего не сказал.

* * *

Грозу натянуло откуда-то с юга, даже с юго-запада, от океана. На фоне сплошного, клубящегося фронта туч вспыхивали — страшно, заливая все вокруг металлическим светом — ветвистые молнии. Снег, шедший последние сутки, мгновенно улегся, его сменил ожесточенный ветер. Гроза еще шла над Вороньей, и было видно, как молнии вспарывают воду. До грозового фронта оставалось еще верст десять, но он приближался с бешеной скоростью, особенно жуткий в сумерках вечера, и грохот разрядов просто-таки пугал, хотя Олег и не боялся грозы. Резан шептал молитву — такую Олег впервые услышал от Бранки за Сохатым Перевалом, в начале лета, почти полгода назад. Йерикка стоял, опершись на пулемет, прищуренными глазами меряя грозу, словно соперника в схватке.

— Разом подойдет, — сообщил Богдан таким спокойным голосом, что сразу становилось ясно — ему не по себе. — Ты что ж, осерчал на нас, Перун Сварожич?! — крикнул мальчишка в тучи, но шуточка вышла так себе. При виде клубящейся черной тучи, пронизанной холодным светом молний, нетрудно было себе представить грозного бога — как он мчится на вороном жеребце по небу, взмахами тупика поражая Змея. Перун был мирным богом, пока не пришла беда, и тогда его молот-топор превратился в оружие; нет страшнее выведенного из себя, разгневанного прежде мирного человека…

Теперь его гнев мог застать на открытой осыпи дозор Рысей. Остальные вместе с Гоймиром прятались сейчас в пещерке за три версты отсюда, до них гнев Сварожича не достанет и краем, а тут…

За трое суток чета покрыла путь от Темной до Перуновой Кузни — насквозь весь север Оленьей Долины, мимо разрушенных войной весей и заимок рыбаков на речном берегу. И все слышнее становилась стрельба — за горами, или среди них, поди разбери. Ветры сорвали последнюю листву с деревьев, оголились леса, и теперь их заваливал снег… но вот пришла припоздавшая гроза, словно Перун решил разбудить напоследок уже взятый Мораной мир!

— Прятаться надо, — решительно сказал Олег. — В пещеру какую-нибудь, нафик…

— То ли ума лишился?! — испугался Богдан. — Склон-то — вон, непрочный, ударит Перун — и пойдут оползни донизу… В ущелье надо уходить, там-то гроза не страшна…

— Верно, — поддержал Йерикка, — пошли…

…Гроза достала их у самого входа в ущелье ~ дышать сразу стало нечем, ветер с дождем бушеевал вокруг, разговаривать не получалось даже криком — гром гремел, не переставая, сотрясались от близких ударов молний скалы, и очередной удар бросил всех четверых наземь, словно могучая рука — картонные фигурки. Волна теплого, словно из парной, насыщенного озоном воздуха прокатилась над лежащими.