– Дарк хочет к Убе, – надувшись, заявил мальчик.

– Нельзя, Дарк. Никому сейчас нельзя ходить к Убе. Но если ты будешь послушным и все съешь, я возьму тебя на охоту.

Это обещание заставило малыша мгновенно забыть про свою обиду.

– Дарк послушный, – сказал он. – А почему нельзя к Убе? Почему она не ест вместе с нами?

Она больше не живет у нашего очага, Дарк. Теперь она женщина Ворна и живет вместе с ним, – объяснила Эйла.

Не только Дарк скучал без Убы. Кребу и Эйле тоже не хватало ее. У очага стало пусто, и натянутость их отношений ощущалась особенно остро. Обоих мучили угрызения совести: каждому казалось, что он причинил другому непоправимый вред и тот никогда не простит его. Не раз Эйла, увидев, что старый шаман понуро сидит на своей подстилке, хотела подойти к нему, обвить руками его седую косматую голову, прижаться к нему, как она делала в детстве. Но она боялась, что это вызовет у него лишь раздражение, и останавливала себя.

Креб тоже тосковал по утраченной теплоте. Он сам не сознавал, до какой степени отчуждение, возникшее между ним и Эйлой, истерзало его душу. Когда он замечал боль в глазах Эйлы, отдающей своего сына другой женщине, ему тоже хотелось подойти к ней, но он не давал воли чувствам. Будь рядом Иза, она помогла бы им преодолеть возникшую по недоразумению пропасть, но, предоставленные сами себе, они все больше замыкались в своем одиночестве. В то первое утро без Убы обоим было особенно неловко.

– Ты хочешь еще, Креб? – спросила Эйла.

– Нет, нет. Не беспокойся, я сыт.

Эйла принялась убирать посуду. Дарк меж тем уплетал вторую порцию похлебки, черпая из раковины моллюска и ложкой, и обеими руками. Мальчику недавно пошел третий год, но он обходился почти без грудного молока. Правда, время от времени он сосал Огу и Ику, которая недавно произвела на свет очередного ребенка. Ему нравилось сидеть у них на руках, ощущать близость полных молока сосков. Обычно вновь родившая женщина прекращала кормить старших, но для Дарка Ика делала исключение. Казалось, он был ей за это благодарен и чувствовал, что злоупотреблять ее добротой нельзя. Он никогда не высасывал все до конца, словно понимая, молоко необходимо новорожденному. Убедившись, что он тоже имеет право сосать, он выпускал грудь.

Ога тоже не отказывала ни Греву, ни Дарку, хотя молока у нее почти не осталось. Оба малыша с удовольствием забирались к ней на колени, и каждый брался за свой сосок. Но вскоре они забывали о молоке и принимались с упоением тузить друг друга. Дарк был немного младше Грева, но в росте почти не уступал приземистому, коренастому сыну Оги. Когда они боролись, победа неизменно оставалась за Гревом, но в беге наперегонки Дарк с легкостью обходил своего приятеля. Мальчики были почти неразлучны и никогда не надоедали друг другу.

– Ты хочешь взять Дарка с собой, Эйла? – спросил Креб, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Да, день сегодня такой погожий, – ответила она, вытирая перемазанные руки и мордашку сына. – Я обещала ему, что мы пойдем вместе на охоту. Конечно, с ним я вряд ли что-нибудь добуду. Ничего, зато соберу кое-какие травы.

Креб что-то пробурчал себе под нос.

– Ты бы тоже вышел из пещеры, Креб, – добавила Эйла. – Ступай погрейся на солнышке.

– Да, пожалуй, я выйду. Немного позже.

Может, ей удастся вытянуть его на воздух, предложив прогуляться до ручья, как они делали прежде, подумала Эйла. Но старый шаман казался таким неприступным. Ничего не сказав, она взяла Дарка на руки и направилась к выходу. Креб сидел, потупив взор. Убедившись, что остался один, он неохотно потянулся за своим посохом, но потом решил, что прогулка потребует слишком больших усилий, и вновь опустился на подстилку.

Тревога за Креба не оставляла Эйлу, пока она с Дарком на руках и корзиной для трав за спиной углублялась в лес. Она видела, что духовные и телесные силы Мог-ура стремительно идут на убыль. Он стал более рассеянным, чем обычно, и ей приходилось по нескольку раз отвечать ему на один и тот же вопрос. Даже в ясные солнечные дни он безвылазно сидел у своего очага. Долгие часы он проводил, погрузившись в раздумья, и порой засыпал сидя.

Отдалившись от пещеры, Эйла перешла на более широкий и свободный шаг. Прекрасный летний день, радость движения заставили ее позабыть о своих заботах. Она дошла до поляны, опустила Дарка на землю и принялась собирать целебные растения. Некоторое время мальчик сосредоточенно наблюдал за ней, потом зажал в кулачке несколько стеблей клевера, вырвал их из земли и с гордостью принес матери.

– Ты замечательный помощник, Дарк, – похвалила она, складывая клевер в свою корзину.

– Дарк принесет еще, – пообещал малыш и вприпрыжку пустился по поляне.

Сидя на корточках, Эйла видела, как ее сын зажал в ручонке несколько травинок и что было силы потянул. Трава поддалась с неожиданной легкостью, и Дарк шлепнулся на землю. Он сморщился, собираясь зареветь скорее от растерянности, чем от боли. Но Эйла подбежала к нему, сгребла в охапку, подбросила в воздух и закружила, прижав к себе. Дарк заливался счастливым смехом. Она поставила сына на ноги и сделала вид, что хочет опять схватить.

– Убегай, я тебя поймаю, – сказала она. Дарк, хохоча, пустился наутек на своих пухлых ножках, а Эйла на четвереньках с рычанием пустилась за ним вслед. Догнав малыша, она позволила ему вскарабкаться на нее верхом. Оба смеялись без умолку. Эйла тискала сына еще и еще, наслаждаясь его радостью.

Эйла позволяла себе смеяться, лишь, когда оставалась наедине с Дарком. Мальчик быстро смекнул, что ему тоже не следует улыбаться или хохотать на людях. Хотя Дарк называл всех женщин в Клане матерями, сердце его было отдано Эйле безраздельно. Только рядом с Эйлой он всегда был счастлив. Он обожал уходить с ней вдвоем в лес, где она принадлежала только ему. Еще он любил необычную игру, в которую играл только с матерью.

– Ба-ба-на-ни-ни! – закричал Дарк во весь голос.

– Ба-ба-на-ни-ни. – Эйла в точности повторила этот бессмысленный набор звуков.

– Но-на-на-га-го-да, – издал он новую трель.

Эйла послушно вторила ему. Потом она снова принялась тискать и подбрасывать сына. Ей нравилось слышать, как он смеется, – он заражал ее своим весельем и беззаботностью.

Отпустив Дарка, Эйла издала еще несколько звуков, то были совсем особенные звуки. Эйла сама не знала, почему так происходит, но, стоило ей услышать их, на нее накатывала волна горячей нежности и к глазам подступали слезы.

– Ма-ма-ма-ма, – протянула она.

– Ма-ма, – повторил Дарк. Она привлекла сына к себе и подхватила на руки. – Ма-ма, – снова произнес Дарк.

Вскоре ему надоело на руках, и он начал вырываться. Дарк подолгу оставался в материнских объятиях только ночью – во сне он крепко прижимался к ней. Эйла украдкой смахнула слезу. Этой ее странности Дарк не унаследовал. Вода никогда не затуманивала его большие темно-карие глаза – точь-в-точь такие, как у всех людей Клана.