околице. Если тоска по родине («Ностальгия!» — воздел бы перстом друг-критик) была здесь коренником, то пристяжной впряглась неуемность человеческой судьбы, и они-то завернули Гату снова к Куштиряку.

И вновь ты, проницательный мой читатель, угадал, к чему дело клонится. Вот именно: о чем бы ни зашел разговор, все равно к женскому полу приведет. А без того и беседа не беседа, ни душе радости, ни языку сладости. Вот так-то. Сказать по секрету, тот парень, который сманил нашего героя в Одессу, даром что тугодум, а вдруг взял и женился на девушке, да именно на той, по которой страдал Гата. Тугодум-то, кажется, и сам от себя такого не ожидал. А что Гата? Впервые в жизни узнал он такие чувства, как обида, боль и жалость к себе.

А повод? Повод — судьбы поводок. Им стало письмо. Это и был повод-поводок. Оно тронуло в путь коренника с пристяжной, которые уже били копытами, но с места покуда не сходили.

Исстрадавшийся-истосковавшийся джигит получил из Куштиряка письмо. Взял он его, покрутил в руках, прочел без интереса и сунул в тумбочку. Но было в этом письме свое «однако» — мина замедленного действия. И взорвалась она часа через два после полуночи. Лежавший без сна Гата нащупал письмо и, чтобы не разбудить соседей по комнате, вышел в коридор общежития. Анонимное это письмо доказывает, что в способности делать из мухи слона, протаскивать верблюда через игольное ушко Куштиряк с самой Одессой может состязаться на равных.

Дескать, «покуда ты там, не покладая рук, затянув пояс, засучив рукава, льешь свой трудовой пот, отдаешь все силы такой ответственной политической работе, как укрепление торговых связей с соседними государствами, тут уже сгущаются черные тучи несправедливости. Возле твоей Танхылыу, словно ястреб вокруг добычи, кружится новый колхозный зоотехник…». Кстати, уточним, у того злокозненного сплетника оснований заявлять «твоя Танхылыу» не было никаких. Но, как говорится, дурное дело благословения не ждет. Сразу видно — козни Зульпикея!

Вспомнил, видно, плут, писавший письмо, что Гата, когда еще жил в ауле, поглядывал иной раз на дочку Фаткуллы Кудрявого, и решил: клюнет так клюнет, а не клюнет так нет. Забросил крючок и дернул за леску.

Приди это письмо в другое время, может, все вышло бы по-другому. Посмеялся бы Гата, сунул письмо в тумбочку и из дум вон. По правде говоря, есть Танхылыу, нет Танхылыу, его тогда не очень-то волновало. Но крючок с наживкой шлепнулся перед носом Гаты, когда у него все мысли и чувства были вразброд. Письмо-то, надо полагать, от имени всего аула, коли даже подписи нет. «Твоя Танхылыу…» «Твоя». Одним этим словом весь аул закрепляет за ним право на девушку. Для джигита, шуток не больно-то понимающего, этого оказалось достаточно.

Невесть откуда залетевший чужак к куштирякской девушке пристает! И к кому? К самой Танхылыу. К моей Танхылыу!

Гата начал вспоминать: вот один раз Танхылыу заговорила с ним, в другой раз улыбнулась, посмотрела прямо… «Нет, без ветра и листок не шевельнется, — решил джигит, — вот что у Танхылыу на душе-то было… А я, мямля, абитуриент, хожу тут! Так и счастье свое упустить можно…»

К чему эти переживания привели — уже известно. В каком виде-обличье заявился Гата в Куштиряк, читатель тоже знает. Только добавим: под носом у Гаты на одесский манер усики подковкой, из-под фуражки — длинные волосы до плеч, хоть косы заплетай. Кроме подарков, которые он привез близким и родне, есть, говорят, заветный дар и для Танхылыу, но это покуда хранится в тайне.

Но и самого Гату в ауле ждал «гостинец» — прозвище Матрос. Прилепили тут же, как говорят в Одессе, не отходя от кассы. И пошло. Наш Гата — на весь Куштиряк один-единственный, так что в случае чего и без прозвища понятно, о ком идет речь, другого Гаты-то нет. Но вот вам разговор двух куштирякцев:

— Слышал, Гата-то…

— Какой Гата?

— Ну этот, этого сын…

— Гаты всякие бывают. Ты, сват, учись излагать ясно. Гата Гате рознь.

— М-м… Ну этот, у него еще это…

— Так-так-так, надо подумать, какой же это может быть Гата?

— Матрос! Вот какой Гата!

— Так бы и сразу сказал, браток… А то «этот», «этого сын», «у него еще это»… Я уж подумал, ты про уфимского кураиста Гату Сулейманова что слышал.

Но у Гаты Матроса свои заботы. Во-первых, надо на работу устроиться, и такую, чтоб накопленному жизненному опыту соответствовала. Во-вторых, решить вопрос с Танхылыу.

Хотя к наукам Гата (еще раз уточним: Гата Матрос) особенного расположения и не выказывал, но к железкам всяким, машинам тянулся с детства. А в Одессе, быстро разобравшись в таких затейливых механизмах, как автокар, подъемный кран и т. д., он стал вечерами ходить на специальные курсы и выучился на шофера. О том, что в Куштиряке это самая нужная профессия, и говорить нечего: машин полный гараж. И старший его брат Стахан, который, женившись, хозяйствовал теперь отдельно и весьма разжился, тоже советовал не спешить, приглядеть работу повыгодней и поавторитетней. Гата и сам так считал. А покуда следил, как развиваются события в ауле, прощупывал, какими силами располагает Алтынгужин, приглядывался к характеру Танхылыу.

За годы странствий Гаты Танхылыу успела закончить десятилетку и уже два года работала на колхозной ферме дояркой. И уже два года ходила в передовиках. Так что она — фигура, достойная встать в центре разворачивающихся событий.

Читатель уже, наверное, заметил свет, пробивающийся в этом месте сквозь наши блеклые строчки, — это свет красоты Танхылыу, свет, который разгоняет ночную темь и лишает джигитов сна. Стройность ли стана, бровей ли разлет, маленькие ли, с наперсток, розовые губы, лукавая ли улыбка, нежно-обидчивый- ли нрав, огромная ли слава, словно с неба свалившаяся…

Уф! Здесь автор должен положить перо и передохнуть.

Нет, такая совершенная во всех отношениях девушка могла родиться и расцвести только в Куштиряке. Автор с полным чувством ответственности заявляет это, в чем и подписывается: «АВТОР». А Самат, я думаю, с радостью поставит сельсоветскую печать.

Если собрание какое — место Танхылыу на самом верху, в красном углу, то есть в президиуме; если слет районного актива, о других и речи нет — посылают ее, Танхылыу. Тут обычай Куштиряка известен: поднимать так поднимать. Оно и понятно, на полусогнутых руках и держать тяжелей.

А все началось вот с чего. Два года назад, когда девушки, закончив школу, собрались ехать в город, председатель и парторг принялись уговаривать их остаться в ауле. Переглянулись девушки и сказали: «Как Танхылыу, так и