Я падаю на пол. И не перестаю реветь.

Все снова возвращается на круги своя. Мне противен этот воздух. Мне противна эта жизнь.

В моей голове снова появляются те мысли, от которых я, как мне показалось, избавилась. «5 дней, Глория, тебе осталось всего 5 дней».

Белое пространство. В лицо ударяет приятный прохладный воздух. Я осматриваю все кругом, пытаясь разобраться, где я.

Чувствую необъяснимую легкость, будто я парю. А может быть, я умерла? Господи, хоть бы это было так.

Слышны приближающиеся шаги. Вмиг мое сердцебиение учащается, я вновь осматриваюсь, но никого не вижу. Что со мной происходит?!

– Уже проснулась? – спрашивает меня до боли знакомый голос, я оборачиваюсь и вижу перед собой Ребекку.

Она в длинном белом платье, которое сливается с тем пространством, в котором мы находимся. Я не верю своим глазам, сначала я испытываю испуг, но затем уголки моих губ приподнимаются. Она стоит здесь, передо мной, цела и невредима.

– Беккс? – произношу тихо я, – господи, Беккс! – я обнимаю ее крепко-крепко. Я чувствую ее тепло. Она обнимает меня в ответ и смеется.

– Ты чего?

– …я думала, что ты… – я смотрю ей в глаза. Они светятся от радости.

Я знала, что это сон. Она жива! И мне действительно приснился дурной сон. Я вздыхаю с небывалым облегчением.

– Глория, тебе нужно уходить, – внезапно говорит мне она.

– Куда уходить?.. Подожди, а где мы вообще? – говорю я, в очередной раз осматриваясь.

– Тебе нельзя здесь находиться.

– Где, здесь?..

Ребекка делает шаг назад, затем еще один. Она идет спиной вперед, не сводя с меня своих теперь уже поникших глаз.

– Беккс… – говорю я, не понимая, что происходит.

– Меня там ждут. Прости, – Ребекка разворачивается и стремительно отдаляется.

– Беккс! – кричу во всю глотку я, – Беккс, прошу тебя, не уходи! Беккс!!!

Синие стены. Противный запах от холодного бетонного пола, на котором я лежала всю ночь. Мне начинает не хватать воздуха. Острая боль пронизывает все тело. Кажется, что все кости переломаны. Я смотрю на свои руки, они приобрели едкий бордовый оттенок из-за застывшей крови. Не могу полноценно пошевелить пальцами, потому что кисти жутко ломит от вчерашних ударов.

А внутри себя я снова слышу выстрел. И так повторяется каждую секунду. Слышу выстрел и вспоминаю ее падение. Слышу выстрел и вспоминаю, как она умирала у меня на руках. Как только я понимаю, что больше никогда не услышу ее голос, не увижу ее улыбки, ее блестящих глаз, меня начинает всю трясти. От истерики. Я не могу уже кричать из-за сорванного голоса. Но я кричу внутри себя. Закрываю глаза и плачу. Молча и без единой слезинки. Наверное во мне уже не осталось слез. Не осталось ничего, кроме простреливающей боли.

«Мы еще встретимся, малышка», – проносится у меня в голове. Я смотрю на запачканный кровью браслет с буквой «S», и мне становится в два раза больнее. Это все, что осталось у меня от него. Вспоминаю наше последнее объятие и снова начинаю задыхаться.

Слышу скрип решетки и чье-то дыхание.

– Макфин, на выход. За тебя внесли залог, – говорит грубый мужской голос.

И кто же внес этот залог? Папа. Конечно, он. Они с Нэнси уже здесь. Я представляю нашу встречу, и по моей коже начинают бегать мурашки.

Нет… этого не может быть. Это происходит не со мной.

– Поднимите ее, – говорит тот же голос.

Ко мне подходят два человека и поднимают за плечи. Я чуть ли не взвизгиваю от новой порции боли. Меня выводят из камеры. Я еле-еле переставляю ноги.

– К стене, – приказывающим тоном говорит мне двухметровый мужчина в форме. Я слушаюсь его. Он закрывает замок на решетке.

– Вперед.

Из-за тусклого света в темном узком с запахом сырости коридоре у меня щиплет в глазах.

Волосы совсем запутались и как пакли болтаются у меня на голове. Мою одежду «одеждой» назвать трудно. На мне просто груда грязных тряпок с довольно неприятным запахом. Кожу на руках противно тянет, и ладони, словно клешни, я не могу их расправить. Представляю, как омерзительно я сейчас выгляжу. И в таком виде меня сейчас увидит отец. Теперь представляю его выражение лица и мысли о том, какая у него гнусная дочь.

Мы доходим до двери какого-то кабинета. Медленно сглатываю ком в горле. Сердце снова бьется в бешеном ритме. Каждый удар отдается эхом. Дверь открывается. В глаза теперь бьет резкий дневной свет. Я делаю шаг вперед. Прядь грязных волос оказывается у меня на лице, закрывая глаза. Сквозь нее я пытаюсь ознакомиться с тем местом, в котором я нахожусь. Маленький кабинет. За большим столом сидит мужчина средних лет в форме, на стуле около него сидит мой отец, а рядом с ним стоит Лоренс. Все трое уставились на меня. Я без всяких эмоций смотрю прямо в глаза отцу. Он смотрит на меня. Знакомое «каменное» лицо. Но я чувствую, что сейчас творится у него в душе.

– Глория… – Нэнси подходит ко мне и обнимает. Я стою, словно статуя, даже не протягиваю руки к ней, продолжая смотреть на своего папашу.

Нэнси убирает прядь с моего лица и начинает рассматривать меня.

– Господи, что с тобой? Почему она в таком состоянии находилась здесь?! Неужели вы не могли отправить ее в клинику?

– Мы не центр милосердия, – говорит следователь, – Глория, присаживайся.

Я сажусь на стул прямо перед ним. Чувствую, как отец просверливает меня своим взглядом.

– Завтра вы отправляетесь во Флориду с нашими сопровождающими. Вы привезли документы девушки?

– Да, привезли, – сухо отвечает отец.

– Хорошо.

– И что будет дальше?

– А дальше вашей дочерью будут заниматься местные власти. Советую вам побыстрее нанять адвоката. Распишитесь здесь, – следователь дает отцу какую-то бумагу.

– …скажите, а где Ребекка? – спрашиваю охрипшим голосом я. – ЕЕ тело транспортируют в цинковом гробу так же во Флориду. Когда он произнес «тело», у меня сильно закололо в груди.

Губы дрожат, я едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься у всех на виду.

– Можно увидеться в последний раз с Алексом, Стивом и Дже-ем, пожалуйста.

– Нет, это исключено.

В этот момент я окончательно понимаю, что больше никогда не увижу ребят. В груди закололо еще сильнее.

– Я прошу вас, хотя бы одну минуту, мне нужно их увидеть, – слезы самопроизвольно посыпались из глаз.

– Я же сказал, нет.

– Да неужели я так много прошу! – кричу охрипшим голосом я.

– Глория… – говорит отец, но его слова проносятся мимо меня.