— Прошу вас, мэм. Не угодно ли сесть?

Он повернулся и величаво прошествовал туда, где Корри, стоя на коленях, мучительно расставалась с содержимым своего желудка. Наполнив бокал бесцветной жидкостью, дворецкий присел рядом с хозяйкой и протянул ей напиток и носовой платок.

— Выпейте это, миледи, тогда вам можно будет съесть печенье, которое кухарка приготовила по специальному рецепту.

— Я вас ненавижу, Уилликом.

— Конечно, миледи. Я бы и сам наверняка возненавидел себя и всех вокруг, доведись мне, как вам, столько раз на дню обниматься с ночной вазой. Примите целебный напиток. Он поможет вам выйти из крена и лечь на курс. Кто знает, возможно, пройдет несколько часов, прежде чем снова начнет штормить.

— Уилликом, я не какая-то идиотская лодка.

— Разумеется, нет, миледи. О лодке и речи быть не может. Уродись вы кораблем, так непременно походили бы на восхитительную «Эсмеральду», любимую яхту милорда.

Корри Шербрук вытерла губы платком, с отвращением взяла бокал, зажмурилась и залпом осушила его.

— Уилликом, я выпила это гнусное зелье. Где мое печенье? Давайте его сюда, пока я вас не задушила.

Дворецкий молча протянул ей нечто, похожее на небольшую ячменную лепешку.

С минуту Корри сосредоточенно жевала, затем со вздохом приняла помощь Уилликома, поднялась на ноги и лучезарно улыбнулась все еще стоявшим у двери Роксане и Софи.

— Какой конфуз при первом вашем визите! Здравствуйте, мисс Рэдклиф. А вы, должно быть, мисс Уилки?

— Да, — подтвердила Роксана, — это моя племянница, Софи Уилки. Софи, леди Хаммерсмит.

— Приятно познакомиться и еще приятнее принимать вас у себя. Пожалуйста, называйте меня Корри.

— Вы очень добры, — сказала Софи. — Поверьте, мы не желали причинить вам беспокойство. Очевидно, сейчас нам лучше покинуть вас.

— Нет-нет. Если все, при ком мне случайно стало нехорошо, примутся покидать меня, я рискую остаться в полном одиночестве. Тошнота приходит и уходит. Матушка моего мужа говорит, что самое большее через две недели мне полегчает и кошмарные посудины можно будет убрать… До следующего раза.

В глазах Софи отразился откровенный ужас.

— Вам хотелось бы пережить это еще раз?

— Мне легче застрелиться, чем поверить в то, что меня когда-нибудь посетит такое желание. Хотя Джеймс, мой муж, думает иначе. Доктор Сайлас Легборн, этот садист с Харли-стрит, сказал ему, что болезненные воспоминания о беременности и родах быстро стираются из памяти женщин.

— Какая несправедливость! — произнесла Софи. — Может быть, ваш доктор ошибается? Боже, у нашей соседки, миссис Мейсонри, десять детей! Представляете себе, что творится с ее памятью? Там же одни сплошные пробелы.

Дворецкий многозначительно кашлянул.

— Да, Уилликом?

— Доктор Легборн беседовал с милордом в моем присутствии. Он объяснил, что в подобном устройстве женской памяти заключен глубочайший смысл. Люди смертны, их на каждом шагу подстерегают опасности, и век от века не становится лучше. Но мир до сих пор не опустел, потому что женщины, забывая о родовых муках, дают жизнь потомству, пополняющему ряды человечества.

Роксана повернулась к пухлому, абсолютно лысому коротышке:

— Блестящее рассуждение. Однако не ведет ли оно к выводу, что раз женщины столь безоглядно размножаются, то именно они виноваты в войнах, голоде и прочих бедствиях?

Уилликом уловил в ее вопросе иронию, но не успел блеснуть ответным остроумием. В дверях гостиной появился лорд Хаммерсмит. Он взглянул на бледное лицо жены и поклонился смущенным и слегка напуганным гостьям.

— Доброе утро, дамы. Корри, тебе явно не помешает глоток чего-нибудь горячительного.

Под прицелом трех пар женских глаз он подошел к буфету, взял изящный хрустальный графин, налил в бокал немного бренди и протянул его своей супруге. Она послушно выпила все до последней капли и вздрогнула. Прекрасно, значит, обжигающий напиток благополучно достиг желудка. Джеймс Шербрук взял Корри за руку, подвел к светло-голубому креслу с высокой спинкой и сказал:

— Скоро все будет в порядке. Снадобье моей матушки и лепешки нашей кухарки сделают свое дело. — Он наклонился и поцеловал жену в лоб.

Корри тотчас растаяла. Как всегда! Стоило ей взглянуть на мужа, и она совершенно переставала соображать. Она уже не злилась на то, что так страдает по его милости, и даже заранее приготовилась стереть из памяти грядущие родовые муки. Ну не глупо ли? Все-таки любить надо в меру.

Она попыталась взять себя в руки и усмехнулась.

— Ты не был бы таким спокойным, таким бесконечно невозмутимым, если бы сам повисел над мерзкими горшками, расставленными по всем комнатам этого проклятого особняка.

— Разумеется, дорогая. Ты у нас настоящая героиня. — Он ласково погладил ее по щеке и спросил: — Уилликом, вы дали ей матушкино зелье и знаменитую лепешку? — Дворецкий ответил низким поклоном. — Сегодня вы просто ослепительны, Уилликом. — Джеймс повернулся к дамам: — Мисс Рэдклиф и мисс Уилки, не так ли?

Стоя всего в шести футах от умопомрачительного красавца, Роксана смотрела в его невероятные фиалковые глаза и видела в них искреннее беспокойство за жену и вежливость по отношению к непрошеным гостьям.

— Да, сэр, — ответила Софи так равнодушно, словно перед ней находился не богочеловек, а вполне заурядный мужчина. — Я согласна с вами, Корри — настоящая героиня. А мы явились в крайне неудачный момент и нам надо уйти.

— Ах, нет, — запротестовала Корри. — Я прекрасно себя чувствую. Уилликом, пожалуйста, распорядитесь, чтобы нам подали чай и пирожные. Джеймс, ты останешься, или у тебя дела?

— Я встречаюсь с отцом у синьора Рикалли. Может быть, матушка тоже приедет туда. Она говорила, что хочет поупражняться в фехтовании. На самом деле ей и так не занимать мастерства. Видела бы ты, как она прыгает вокруг отца и жалит его рапирой, а он чертыхается и смеется. Да, милая, когда тебя будет тошнить, постарайся поберечь туфли. Твоя горничная сообщила мне, что три пары уже отправились в мусорную корзину.

— Право, не знаю, как я умудрилась их испортить, ведь у меня такая широкая юбка. — Корри украдкой взглянула на свои любимые туфли цвета зеленых яблок. Слава Богу! На сей раз обошлось.

— У тебя большие ноги, — сказал Джеймс.

Она запустила в него подушкой, которую он поймал в шести дюймах от своего безупречного носа.

— Незачем рассказывать нашим гостьям обо всех моих недостатках при первом визите. Вот рожу тебе наследника и тоже займусь фехтованием.

— Почему бы и нет? А твои ноги меня вполне устраивают. Они могут часами танцевать и, надеюсь, послужат тебе надежной опорой, когда ты начнешь прибавлять в весе.

— Джеймс, ты доконаешь меня своими шутками.