Дело кончилось ссорой. Лупе вернулась домой, ей стало плохо. Она сварила себе маковый отвар и провалилась в тяжелый сон. Пришла в себя только на площади. Что ей снилось, она не помнит, осталось только ощущение жуткого кошмара. Что-то такое она точно почувствовала. Вероятнее всего, Панка, увидев, что ее ждет, вспомнила Лупино предупреждение и мысленно закричала, обращаясь к ней. Ведунья восприняла весь этот предсмертный кошмар, но проснуться из-за зелья не смогла, а так и заблудилась между явью и бредом.

Лупе давно уже спала, свернувшись калачиком на мужском плаще, а Роман и Рене-Руис обсуждали случившееся, старательно избегая темы Божьего Суда. Из разговора Роман вынес, что герцог человек умный, наблюдательный и говорит далеко не все, что знает. Приемлемого объяснения лесного безобразия они не нашли и сошлись на том, что утро вечера мудренее, что соваться на ночь глядя в пущу не стоит, но на рассвете надо идти и искать. Что бы там ни бродило, раз оно способно разодрать человека на куски, у него должны быть когти и зубы, а значит, оно оставляет следы. На этом и порешили. Герцог заговорил со своим коронэлем, а Роман, пользуясь случаем, ушел. Он не был готов отвечать на вопрос о том, как и почему загорелись в воздухе стрелы. И дело не только в том, что он пустил в ход Запретную магию достаточно высокого уровня, — результат превзошел ожидания барда и, что греха таить, умение.

Он не мог понять, откуда взялись черные провалы и вырвался странный огонь, куда канула половина стрел. Не мог он объяснить и то, каким образом удалось вырвать Лупе из объятий кошмара. Проще всего было предположить, что это действительно был Божий Суд, но Роман в такое не верил. Равнодушие Господа к судьбам детей Его было слишком хорошо известно. Скорее, Лупе спасал кто-то еще, чье чародейство, наложившись на заклинания Романа, дало неожиданный эффект. Роман не мог припомнить ничего подобного, хотя волшебством владел более чем сносно. Пожалуй, только Преступившие и его собственные отец и дядя могли его обойти. К тому же синяки тщательно следили за тем, не творится ли рядом какая волшба, да и сам он рискнул лишь потому, что, стоя рядом с Кристаллом Поиска,[48]находился в мертвой зоне. Значит… значит, таинственный колдун стоял рядом с ним, если это только не была сама Лупе, которая их всех обвела вокруг пальца. Это было бы весьма неприятно. Если же это не она, то кто-то из синяков или… герцог! Это объясняет все. И его решение назначить Божий Суд, и желание немедля увести Лупе из села, и ярость лысого. Тот наверняка догадался, в чем дело, но доказать ничего не мог.

Но как смертный, пусть и королевской крови, овладел заклятием такой силы?! Роман невольно бросил взгляд в сторону герцогской палатки. У входа горел костер, освещая сидящего человека с белыми волосами. Видимо, адмиралу Аррою не спалось. Ну и Творец с ним. Роман еще не был готов к разговору по душам. Если он убедится, что эландец — друг, он расскажет все, если нет — постарается исчезнуть. До Гелани почти неделя пути, и он, Роман Ясный, должен раскусить герцога прежде, чем за ними захлопнутся ворота знаменитого Высокого Замка.

2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.

Туманный луг в половине диа от Белого Моста.

Очевидно, Роман все-таки заснул, так как не заметил, когда началась суматоха. Виновником ее оказался коронэль Диман Гоул. Ветеран был вне себя. Оказывается, ночью один из воинов, находившийся к тому же под особым надзором «второго я» адмирала, отправился-таки на поиски приключений. Молодец был назначен в караул со стороны леса, и на рассвете его преемник обнаружил пустое укрытие. Исчез и конь. По утренней росе удалось проследить дезертира до зарослей лещины, где след терялся окончательно. Рене молча выслушал доклад и только потом осведомился:

— Кто-нибудь вчера заметил за Инрио какие-то странности сверх его обычных выкрутасов?

— Наоборот, после Фекры[49]он вел себя абсолютно спокойно.

— Мне тоже так казалось. На очередную интрижку его выходка явно не похожа, не в Белый же Мост он вернулся… Как ты думаешь, куда он мог отправиться?

— Ну, уж точно не в Таяну. Знай он, где нашли покойницу, я бы поставил меч против дохлой кошки, что он собрался поохотиться на здешнее чудище.

— И то верно, после того, как он оскандалился в прошлый раз, парень спит и видит совершить подвиг. А тут такая возможность — настоящее чудо-юдо… К тому же он, похоже, здорово обиделся, что я взял к себе этого Зенека, вот и решил нос всем утереть.

— Ну, попадись мне этот дурень…

— Будем надеяться, попадется, — кивнул Рене и обратился к возникшей словно из воздуха Лупе: — Вы можете показать нам короткую дорогу в пущу?

— Конечно. Через эту рощу. На юге она как раз смыкается с Ласковой пущей. А речка, из которой сейчас поят лошадей, и вовсе вытекает из Лебяжьего. Вдоль берега идет тропа, которой может пройти конь… Правда, за озером придется идти пешком — очень густой подлесок….

— Если желаете, подождите нас здесь, я оставляю в лагере поклажу и при ней охрану.

— Нет, я пойду с вами…

— Ну, как угодно…

Тропа весело бежала вдоль речки. Щебетали птицы, остро пахли влажные цветущие травы. Мрачные ночные мысли испарялись вместе с утренней росой.

— Разумеется, не найдем мы здесь никакого дракона, — выразил общее мнение Диман, — а этому красавцу я задам, будет до конца похода при мне. И никаких отлучек!.. Только бы найти паршивца.

— Похоже, нет здесь никого, — откликнулся Рене Аррой, рассеянно следя за стрекозами. — Проклятый бы побрал этого осла, хоть бы следы какие отыскались…

— Жаль, у нас нет собак, — внес лепту в общий разговор и Роман. — Лупе, вы представляете, где нашли Панку?

— С того края пущи, что примыкает к Белому Мосту, туда мы доберемся только после полудня.

Но следы нашлись намного раньше. Первыми забеспокоились кони, потом и всадники почувствовали сладковатый запах разложения, тянущийся из густых зарослей лещины.

— Надо посмотреть, — неохотно проговорил Рене.

Двое воинов повернули к кустарнику, однако адмирал опередил их. Подъехав вплотную к кустам, он раздвинул ветки, затем махнул рукой всем оставаться на местах и подозвал Романа и Димана. Зрелище, открывшееся их глазам, поражало какой-то злобной нелепостью. Очевидно, не так давно в кустах была дневная лежка оленя, теперь же бедное животное представляло собой кучку клочков мяса и костей, валявшихся в луже запекшейся крови. Череп с мягкими весенними рожками был разломан так же, как и череп Панки, мозг был не тронут. Оленя растерзали дня два назад, причем, насколько можно было судить, не пропал ни один кусок мяса. Более того, не только в изобилии водившиеся в лесу мелкие зверушки, но даже муравьи и мухи не зарились на даровое угощенье. Самым же страшным было то, что рядом с оленьими останками лежали совсем свежие куски мяса, еще ночью бывшие молодым эландским дворянином и его конем. Единственное, что отсутствовало, — человеческая голова.