Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, что вы. Павел Сергеевич! – Лидия с аппетитом хлебала борщ. – Только за одни, вот, ваши извинения и речь вашу, такую необычную, на вас злиться грех. Вы, так красиво говорите.
– Да, какая, там речь!
Старик с удовольствием наблюдал, как Скрябина доедает его угощение. Лидия, расправившись с порцией, стесняясь, отодвинула пустую тарелку, вытерла губы салфеткой, весело сказала:
– Не скажите, ну, кто сейчас говорит: простите великодушно? Да никто! Все забыли такие прекрасные выражения! А как приятно их слышать! Тем более от пожилого человека! Поверьте, любая женщина это оценит! Эх! Павел Сергеевич, верите, порой так хочется романтики! А ее нет в нашей серой и убогой до общения жизни! У нас ведь рутина одна! Мы, не можем насладиться этим человеческим общением!
Лидия почувствовала себя школьницей на встрече с ветераном. Клюфт уловил ее настроение и улыбнулся:
– Да, я с вами согласен. А, что от таких вот выражений: простите великодушно, так это я как-то привык. В лагерях. Это было в тридцать седьмом, так говорил один человек. Какая у него была внутренняя энергия! А выдержка, какая! Помимо образованности и воспитанности, он был настоящим порядочным человеком, настоящим дворянином! Он и научил меня вот так разговаривать! Вернее, я от него это взял, он специально конечно ничему не учил!
Лидия погрустнела. Она неуверенно спросила:
– А, что стало с этим человеком?
Клюфт задумался. Ответил не сразу. Посмотрел в окно.
– Он умер. Как и сотни других зэка. Умирали. Инной раз проснешься, а сосед твой рядом уж холодный. Поначалу я спать не мог! Боялся, что вот-вот сосед дышать перестанет! А потом. Потом Лидия Петровна, я иногда даже завидовал им! Им тем, кто вот так во сне. Ведь во сне смерть, самая сладкая. Не заметно к Господу душа отлетает! Без мучений!
Лидии стало неловко. Она поняла, воспоминания причиняют этому человеку боль. Попытавшись загладить вину, улыбнулась и, дотронувшись до руки Павла Сергеевича, ласково сказала:
– Ой! Как же, все страшно было, Павел Сергеевич. Страшно! Вы столько пережили в этих лагерях. А за, что вас посадили?
– Да, не за, что, – Клюфт стал совсем грустным. – По доносу друга моего сначала посадили. Мол, агитировал против советской власти. Готовил теракты, состоял в подпольной организации. Знаете, Лидия Петровна. Раньше ведь, там у нас много было тех, кто в энкавэдэ рапорты строчил. Они вербовали слабых или тех, кто выслужиться хотел по карьерной лестнице подняться. Вот и писали. А людей сажали…
Лидия не знала, как себя вести.
Спросить еще, что-то про «репрессии» или прервать разговор?
Но старик продолжил сам:
– Допрашивали потом. Как там сейчас называется? С пристрастием! Требовали выдать им списки других частников организации. Назвать имена, фамилии…
Лидия вздрогнула. Ей показалось, старику стало плохо. Он закрыл глаза и замер. И все равно, она тихо спросила:
– Как же так? Как он мог? Это ведь подло! Оговаривать своих друзей! Его совесть-то не замучила? Друга вашего?
Клюфт тяжело вздохнул и пожал плечами:
– Знаете, Лидия Петровна. Вы просто не понимаете. И не можете понять. Там не до совести было. Многие не выдерживали просто времени. Того времени. Оно подлое было. Многие. Ловишь себя на мысли что готов, на все и унизиться, и предать, лишь бы от тебя отстали. Лишь бы не трогали. Страшно это. Не кому не пожелаю. Вот, так как он.
Лидия встала и отнесла тарелку в мойку. Принялась за посуду. Старик не возражал. Он с улыбкой покосился на женщину, достав сигарету, закурил. Скрябина терла полотенцем тарелки:
– Как все странно. Мерзко как. А этого человека вы потом встречали? Ну, того, кто вас оговорил?
– Нет. Не встречал. – Клюфт затянулся и выпустил дым. – Его расстреляли в тридцать восьмом. Сразу после моего суда. Не спасло его то, что он столько имен назвал. Его тоже посадили. Судили и расстреляли. Он, дурачок, думал, что враги они по правде есть! И ошибся. А они, эти же люди, которым он строчил доносы, его, как руководителя подпольной контрреволюционной троцкистской организации и расстреляли. Тогда ведь план спускали сверху. Сколько нужно расстрелять. Вот он и попал под план, так сказать.
Лидии тоже захотелось курить. Но она не решалась спросить. Старик уловил и это ее желание.
– Если вы, хотите курить, курите. Только, я вам свои предложить не могу. У вас, наверное, дамские?
– Да, Да,… – Лидия вышла в коридор и вернулась с сумочкой.
Вернулась и элегантно, щелкнув зажигалкой, подкурила сигарету:
– Вот, смотрю я на вас, Павел Сергеевич и удивляюсь. Вы столько пережили. Вас так люди обидели. Не за что, вот отсидели. Друзья предавали. Такая жизнь у вас была трудная и страшная, а вы, все равно! Жизнь любите и людей любите! У вас нет злости к людям! Как это? Вы не озлобились. Я вижу, по глазам вашим. Разве так можно? Для меня, честно скажу, загадка!
Павел Сергеевич пожал плечами:
– Лидия Петровна, деточка! Простите великодушно! Можно, я вас буду называть, деточка?
– Конечно, мне будет приятно.
– Деточка! Нельзя, жизнь не любить. И людей нельзя не любить. Ведь люди – это часть жизни и в большинстве своем, хорошие люди. Добрые и человечные. Они сочувствуют и переживают. Они помогают пережить боль. Вот вы, вы сейчас моих страшилок наслушались и вам вот меня жалко стало! А мне, что старику надо?! Мне уже приятно, что кто-то меня жалеет. Переживает. Уже от вас энергия добра идет. Так, что, Лидия Петровна, людей любить надо! Надо! Иначе, зачем жить? А озлобится это самое простое. Злоба, она съедает человека. Просто уничтожает, словно червяк ест его изнутри! И человек, как бревно становится трухлявым. Морально погибает.
Лидия тяжело вздохнула, затушив окурок, всплеснула руками:
– Красивы ваши слова. Но все же. Злоба-то разная бывает.
Старик кивнул головой и грустно ответил:
– Конечно, есть злоба к врагу. Когда страну твою завоевать хотят. Но я не, об этом. Я о зависти и злобе людской, обычной повседневной, так сказать. Она страшна.
Лидия напряглась. Вдруг зло спросила:
– А как, быть с любовной злобой? Она-то, как? Тоже человека съедает?
Старик лукаво сощурился:
– Я, что-то не пойму?! Что вы имеете в виду? Любовь и злоба, вроде бы несовместимы! Насколько я знаю, когда человек любит, он не может озлобиться! Не может! Или я не прав?!
– Может. Вот, например, один человек любит другого. А тот не отвечает ему взаимностью. И тогда человек озлобляется. Он готов на все. Он готов на преступления. Такое ведь бывает?
Клюфт задумался. Павел Сергеевич нахмурил брови, внимательно рассматривал лицо Лидии. Она засмущалась и опустила глаза.
Старик вздохнул: