Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неужели в жизни все так и останется? Неужели ничего хорошего больше не произойдет? И так далее. Хорошо, что ехать было недалеко, а водитель прервал мои горестные размышления, потребовав свои честно заработанные пятьсот рублей.
Тихо, как взломщик, я открыл дверь, по пути стягивая с себя одежду, пробрался в большую комнату и рухнул на диван, кое-как прикрывшись пледом. Последняя ясная мысль, промелькнувшая в угасающем сознании, была о том, что мои тактильные ощущения от прикосновений нежной кожи Вероники так невероятно обострились, что лежащий на мне шерстяной плед, казалось, был изготовлен из крапивы вперемешку с колючей проволокой.
Наутро, несмотря на вчерашнее, проснулся я довольно рано, всего в пол-одиннадцатого. Почти вся суббота была впереди. Чувствовал я себя замечательно отдохнувшим, выспавшимся и невероятно бодрым. Настроение было отличным, но оставалось оно таким ровно до того момента, как я заворочался.
– Что, проснулся? – услышал я.
Начало беседы ничего хорошего не предвещало, однако сюрпризом тоже не стало, иного развития событий ждать не приходилось. Хотя в глубине души копошилась слабая надежда, что вчерашнее сойдет мне с рук, я почти был уверен: Аня ни за что не успокоится, пока не вывалит на меня все, что у нее накипело. Но сколько там накипело, а главное – чего? Это мне и предстояло вскоре выяснить.
– Проснулся, – открыл я глаза. – Доброе утро!
– Доброе? Я чуть с ума не сошла, а он мне «доброе утро», – немедленно перешла в штыковую атаку Аня. – Ты что вообще творишь?
Я постарался состроить наиболее недоуменное выражение на лице, и, судя по ее реакции, у меня это получилось.
– Не понимает он! Ты обо мне подумал, о ребенке… или только о себе и думаешь? Как ты так можешь?
– Что могу? А что, собственно, произошло? – Вдохновленный примером Дениса, я продолжал делать вид, что ничего не понимаю. – Я же тебя предупредил! Эсэмэску тебе отправил! А что такого, если человек с друзьями немного посидел?
– Как это «что»? Ты не понимаешь, что ли? – Глаза у Ани вдруг наполнились слезами, а этого вынести я никак не мог.
– Ладно тебе, – решил я резко изменить тактику: план «включить дурака» не сработал. – Конечно понимаю. – Тут я даже попытался состроить сочувственно-виноватое выражение: – Ну, извини!
Извинения обычно действуют на людей успокаивающе. Это отличный инструмент, чтобы человек по крайней мере перестал на тебя жестко наезжать. Так говорили на тренинге по коммуникации, но с моей женой инструмент не сработал. Такие элементарные приемчики на Аню, видно, не действовали.
– Что значит «извини»? Думаешь, сказал «извини» – и все, что ли? – Слезы вдруг как корова языком слизала, а глаза жены моментально стали жесткими, даже злыми.
Аня отлично умела себя распалять (к моему огромному сожалению, это умение никак не относилось к постели) и постепенно входила в состояние, в котором она звонила мне вчера ночью. Все-таки жаль, что я не мазохист, снова пришло мне в голову, а то я бы постоянно тащился от этих разборок. А так мне хотелось, чтобы этот разговор поскорее закончился. Но Аня только начала и собиралась подробно, по пунктам, изложить все, что у нее накипело, и не только относительно данной ситуации. Обычно она эксгумировала все мои грехи – и неподаренные цветы на Восьмое марта пять лет назад, и опоздание на какую-то премьеру в театр, и каждый непонравившийся подарок на всем протяжении нашей совместной жизни, и невнимательность к ее маме. Все эти факты наглядно иллюстрировали, какой же я черствый и невнимательный тип, который совсем ее не ценит и черной неблагодарностью платит за ее исключительное ко мне отношение. Вывода, однако, из этого обычно никакого не следовало – видимо, я должен был под гнетом всего перечисленного срочно кинуться исправляться.
В первые годы я и правда пытался, а потом просто забил – претензии, независимо от моих усилий, непрерывно росли. На этот раз мне повезло – на помощь пришел Кирюша. Вот спасибо сыну! Он подошел и потянул меня за палец.
– Папа, гуять, – скромно попросил он.
Даже не позавтракав, я сломя голову кинулся к дверям, на ходу одеваясь. Но Аню на этой мякине было не провести, и, закрывая за мной дверь, она бросила мне в спину:
– Так и знай, мы с тобой не закончили!
Я почти выбежал на улицу с коляской: Кирюша в свои три года еще полностью от нее не отказался. Ему просто нравилось, когда его куда-то везут, он сидел, медитативно разглядывая проезжающий мимо пейзаж. Я шел по улице, читал Кирюше наизусть «Доктора Айболита» и думал: как жаль, что я не курю. Как просто тем, кто курит! Затянулся – и сразу легче стало! Я никогда не курил, но Джон Леннон пел об этом достаточно убедительно в «I am so tired»[10]. Правда, начинать курить, только чтобы успокаиваться после Аниных криков, не казалось рациональным решением. «А ты удивлена, отчего я не курю, милая, ты знаешь, может быть, я идиот, но я не дебил!» – вспомнились строки из песни БГ. А может, я все же дебил, хоть и не курю?
Вернувшись домой часа через два, я обнаружил, что там уже никого. Я с облегчением выдохнул – разговор с Аней отсрочился. Надеяться, что он закончен, было бы слишком наивно. В разделе анекдотов одной бесплатной газеты я как-то прочитал, что женщины прощают, но помнят, а мужчины не прощают, но не помнят. С Аней ситуация была иная: она не прощала и не забывала. Это было совсем не смешно. Аня, вернувшись к вечеру (я даже не стал спрашивать, где она была), немного отошла, но теперь при любом удобном случае и в самых разнообразных контекстах напоминала мне о том, как я заявился домой в полшестого утра.
Слава богу, в жизни есть немного справедливости – соотношение головняков в моей жизни, оставшись прежним, просто сменило полярность. Теперь местом, где я расслаблялся, стал офис. Только я никак не мог понять, что же случилось с Аней – или, может, что-то случилось со мной? В офисе я мог об этом подумать – рабочие задачи были настолько разбросаны во времени и пространстве, что на первых порах, входя в курс дел, я с ужасом понимал, что сразу после входа в этот курс большую часть рабочего дня занять мне будет просто нечем. Иногда даже мелькали предательские мысли, что, может, зря я сменил работу – во всяком случае, не появляясь дома, я, может быть, и не заметил бы всего этого кошмара. Блестящая фраза острослова Бернарда Шоу, что он счастлив, потому что некогда подумать о том, что он несчастлив, мне уже не казалась парадоксом.
Дискомфорт по поводу пустоты в рабочем процессе существовал исключительно в моем сознании. Все остальные обитатели офиса чувствовали себя в этой ненапряжной атмосфере вполне непринужденно, с удовольствием заполняя эти пустоты развлечениями, о которых я раньше даже и не подозревал.
Самые интересные события местной жизни разворачивались на кухне за чашкой кофе и за обедами. На основе болтовни и сплетен на этих площадках можно было в режиме онлайн писать сразу несколько сценариев телесериалов, и еще осталось бы достаточно материала для женского романа с офисной спецификой. Меня почему-то сразу приняли за своего, и я моментально стал активным участником офисно-социальной активности. Может, потому, что я забавлял коллег рассказами о своей прошлой жизни? Особым успехом пользовались истории о круглосуточном графике работе, стервах-начальницах и бухгалтере, подсевшем на кокаин для постоянного поддержания тонуса, столь важного для его ответственной работы: в этом состоянии он получал особый кайф от работы с документами финансовой отчетности.