– Что? – переспросила я.

– Они нашли только челюсть, – пояснил он, щелкая зубами.

У меня перед глазами вспыхнула картина: сосуды Тиффани, стоящие по бокам от камина. Теперь я знала, что находилось внутри.

Попасть в особняк оказалось на удивление просто, поскольку расследование перенесли на окружающий участок. Я просто позвонила в полицию и сказала, что мне нужно забрать оттуда кое-какие свои вещи. Я по одному перекатила сосуды через улицу в багажной тележке, посреди белого дня, пока на заднем дворе работали мини-экскаваторы.

Вскоре канопы молчаливыми караульными стояли в маленькой прихожей моей почти пустой квартиры в Квинсе. Крышка каждого сосуда была вырезана в виде головы какого-нибудь египетского бога. Шакал – настороженный и хитрый; бабуин – задумчивый, со сжатыми губами; сокол – свирепый и зоркий; и наконец, человеческая голова – с пухлыми щеками, прической как у «битлов» и выражением, которое словно говорило: «Погодите, что?» Мне представлялось, что такое выражение было на лице Тиффани непосредственно перед смертью.

– Привет, Тиффани, – говорила я, небрежно скидывая кроссовки рядом с ними и встряхивая зонтиком, так, что капли дождя щедро окропляли выпуклые бока сосудов. Я использовала канопы как вешалки, вешая куртки на их крышки-головы, подвешивая свитеры на острые уши шакала. Эти сосуды, вероятно, стоили миллионы, но мне было все равно.

Почему он не превратил ее в предмет декора, как остальных? Может быть, на тот момент еще не вдохновился подобными вещами. Может быть, еще оттачивал свое мастерство, искал свой стиль. Может быть, пытался выдубить ее кожу, снять с нее скальп или отполировать ее кости. Может быть, испортил «материал», или был слишком занят, или чем-то обеспокоен. Может быть, хотел сделать что-то в духе древних египтян и найти применения своим драгоценным канопам…

Он убил ее более чем за пять лет до того, как я познакомилась с ним. За все это время никто так и не заявил о ее пропаже.

…Джейк Джексон, самый загруженный телеведущий Америки, интервьюировал родителей Тиффани в специальном выпуске на Эй-би-си, который вышел сразу после шоу «Избранница». Тот же ведущий, управляющий той же аудиторией.

Я смотрела его после того, как он уже прошел в эфире, на своем компьютере, и мне было тошно. В прежние времена, до Эштона, я смотрела бы это в прямом эфире и наслаждалась бы. Я смотрела интервью, взятые в тюрьме у серийных убийц, смотрела, как преступник заносит руки над головой, воспроизводя момент убийства топором в передаче из серии «Настоящие преступления». Я смотрела и репортажи о реальных преступлениях: стрельба, открытая полицейскими, сцены домашнего насилия, попавшие на камеру. Я считала, что собираю свидетельства, но на самом деле просто была зевакой, как и все прочие.

Сейчас все было по-другому. Мой желудок бунтовал, но я должна была знать.

Дом, где выросла Тиффани, был крошечным, обитым бежевым сайдингом, и ему совершенно не соответствовал новенький синий «Кадиллак Эскалейд», припаркованный снаружи. Внутри дома на стенах и обивке мебели пестрели цветочные орнаменты, похожие на какие-то инопланетные виды. Родители Тиффани сидели бок о бок на потертом диване, который проседал так сильно, что они вынуждены были прислониться друг к другу плечами. Лица у них были озадаченными, непонимающими, как будто этих людей много лет назад похитили пришельцы и только-только вернули на землю. Джейк Джексон из-за пластических операций сам был похож на пришельца – словно кукла, на лицо которой натянули пластиковую маску.

– Она всегда улыбалась, – сказал отец Тиффани. Это было неправдой. Фотографии Тиффани висели по всему дому, и на них она в основном хмурилась, наподобие дерзкой фотомодели. Но здесь не было селфи с губами «уточкой», не было среднего пальца, не было медузьей позы на капоте. Была просто Тиффани, милая школьница с двумя «хвостиками» и в розовой футболке. Была Тиффани рождественским утром, в красной шелковой пижаме и при полном макияже, с кружкой, на которой было написано «Лучше поздно, чем уродливо».

– Ей никогда не везло с мужчинами, – сказал отец, качая головой. – А это, можно сказать, было везение, которое хуже любого невезения.

– Эта борода была странной, – произнесла мать, – но мы смирились с этим. Эксцентричность – это издержки профессии, не так ли?

– И что же это была за профессия? – спросил Джейк Джексон.

– Гений, – ответил отец.

– Честно говоря, – сказала мать, – мы думали, что он для нее был слишком хорош.

– Но он и хорошо вел себя с ней, – добавил отец. – Никогда не поднимал на нее руку. – Джейк Джексон нахмурил брови, и тот добавил: – Ну, до того, как… А потом, конечно, узнать об этом… – Он неопределенно повел рукой, как будто это цветастые обои убили его дочь.

– Была ли это настоящая любовь? – спросил Джейк Джексон.

– Она любила красивые вещи, – ответила мать. – Фирменные сумки и все такое.

– Она любила деньги, – сказал Джейк Джексон. Мать смотрела в пространство, ничего не отвечая, и он продолжил: – Люди не могут не гадать, каким образом она могла быть мертва вот уже пять лет и этого никто не заметил.

– Мы были потрясены так же, как все остальные, – произнес отец. – Мы думали, что она сбежала.

– Это похоже на нее – бежать прочь от всего хорошего, – подтвердила мать. – Например, не прийти на выпускной вечер в школе или бросить колледж, чтобы стать официанткой. – Она сделала паузу и прошептала: – В «Хутерс». Мы говорили ей, мы ей говорили, что в таком месте можно подцепить что угодно. Мы думали, что расставание с Эштоном было плохой идеей, ведь это означало, что ей придется вернуться на эту позорную работу.

– Мы беседовали с полицией, – сказал отец. – И Эштон тоже. Мы все пришли к мнению, что она покинула город. Эштон был безутешен. Показал нам сообщение, которое она написала ему, – о том, что он был слишком хорош для нее, и теперь она хочет начать все заново в каком-нибудь другом месте. Эштон сказал, что потратил тысячи на частного детектива, пытаясь найти ее.

– «Миллионы», – прошептала мать. – Так сказал Эштон.

– Но он этого не сделал, – сказал Джейк Джексон. – Он лгал. Теперь мы знаем это.

– Да, но у нас по-прежнему есть машина! – ни с того ни с сего воскликнул отец, выпрямляясь, так, что мать слегка подскочила на диване.

– Машина? – спросил Джейк Джексон.

– Он отдал нам «Эскалейд», – сказал отец, вскидывая руки. – Чего вы от нас хотите? Мы были злы на нее! Откуда нам было знать?

– Знаете, что сказал нам Эштон? – спросила мать. – Он сказал, что, если что-то любишь, нужно это отпустить.

Если выставлять их в лучшем свете, они были убитыми горем, потрясением и чувством вины