Отряд волонтеров, в который записался Сегундо Раттаган, находился под командованием лейтенанта Северино Сосы, здоровяка родом из Коррьентеса, который до сего времени полагал, что война — это пытки и убийства связанных и измученных пленников, насилие над женщинами и обыски домов безоружных граждан. Однако теперь, в ожидании назначения на фронт, куда — нескоро, но неминуемо — по морю и с воздуха нагрянет враг, Северино Соса испытывал такой ужас, от которого кишки звенели. Его отряду было поручено по суше добраться до Гансо-Верде, попутно минируя все побережье. В Гансо-Верде они соединятся с другим отрядом и переправятся на остров Соледад, где в их задачи входило копать окопы и противодействовать высадке англичан.

Рядовой Раттаган ни с кем не разговаривал. Казалось, приближение противника ничуть его не заботит. Неизбежность наступления войны как будто не имела к Раттагану никакого отношения. Он не выказывал признаков холода, голода, страха и даже скуки в течение этих бесконечных мертвых часов ожидания. Все выглядело так, как будто у него совсем иные задачи, как будто он явился на Мальвинские острова, чтобы развязать собственную войну.

Лейтенант Северино Соса понял: чтобы скрыть собственную трусость и исполниться боевого духа, он должен держать своих бойцов в постоянном страхе — с помощью криков, угроз и всяческих унижений. Лейтенант просто не мог примириться с удивительным спокойствием рядового Сегундо Раттагана. Он взирал на своего подчиненного со смесью антипатии, настороженности и даже страха — из всего этого получилось презрение, которому вскоре было суждено переродиться в ненависть. Лейтенанту никоим образом не удавалось взять в толк, что фамилия Раттаган — не английская, а ирландская и что все ирландцы (и даже их потомки) коренным образом отличаются от англичан. Вдобавок в последний момент лейтенант получил из военной комендатуры сведения, что у волонтера Раттагана имеется старший брат, местонахождение коего комендатуре установить не удалось. Семь лет назад рядовой Раттаган лично наблюдал, как его брата вытащили из комнаты, за волосы проволокли по лестнице, а потом долго избивали армейскими ботинками — такими же, какие носил теперь он сам. А затем его, полумертвого, закинули в кузов такого же «унимога», на котором рядового Раттагана доставили на авиабазу. С тех пор он больше не видел старшего брата.

На второй день ожидания лейтенант Северино Соса, желая продемонстрировать своему войску, как наказывают за невыполнение приказов, выстроил бойцов перед окопами и превратился в яростную завывающую гиену.

— Ну что, блядское отродье, куски дерьма, — рычал он. — Скоро у нас будут посетители, — лаял он, — а сейчас мы увидим, дебилы, как нужно привечать англичанина. — И тогда лейтенант Северино Соса указал на рядового Раттагана суковатой палкой, которую использовал вместо трости, и заорал: — А ну-ка, крыса, блядская английская крыса, два шага вперед!

Рядовой Раттаган вышел из строя. И тогда лейтенант Северино Соса распорядился его распять между двух столбов. Распластав солдата на снегу, лейтенант собственноручно затягивал бечевки на его запястьях, пока не выступила кровь. Раттаган не отводил взгляда от глаз своего начальника и, даже когда волокно бечевки начало краснеть, не издал ни стона. Его распяли на двенадцать часов.

Если пропадала банка консервов, похитителем объявлялся рядовой Раттаган; если в строю слышались разговорчики, когда Северино Соса приказывал молчать, рядовой Раттаган обвинялся в нарушении приказа; если начинался дождь или, хуже того, снег, вина опять-таки падала на Раттагана. Однажды исчезла плитка шоколада, которую лейтенант зарезервировал для себя. Северино Соса устроил общее построение и направился прямо к рядовому Раттагану.

— Грязная крыса, — заорал лейтенант, — открыть рот!

И весь отряд смотрел, как Северино Соса вырывает ему два верхних зуба клещами для гвоздей, а затем бережно прячет свой трофей в карман жилета. Рядовой Сегундо Мануэль Раттаган, истекая кровью, дрожа, но по-прежнему стоя по стойке «смирно», не издал ни звука. Если бы он не имел за душой единственного, тайного и непреклонного намерения, рядовой грохнулся бы в обморок от боли. В другой раз лейтенант приметил отсутствие пачки сигар, которые он предназначил в свое личное пользование. И тогда он решил использовать в качестве пепельницы рядового Раттагана: все тринадцать сигар, которые лейтенант выкурил в течение того дня, он затушил о яйца своего подчиненного.

На пятый день из-за горизонта послышался нарастающий, апокалипсический грохот. Целая эскадрилья «харриеров» подбрила солдатам затылки. Непосредственно вслед за этим произошла ярчайшая вспышка, ослепившая рядового Раттагана. Это был взрыв, шум от которого он даже не расслышал: рядовой Раттаган в буквальном смысле взлетел на воздух и пролетел шестьдесят метров. Он попытался подняться на ноги, но не смог. Он оглох и совершенно ослеп. Постепенно, когда зрение начало возвращаться, перед Раттаганом возникла картина, страшнее которой он в жизни не видел: вокруг все еще не остывшего кратера валялись дымящиеся, искалеченные останки его товарищей по оружию. Несмотря на то что Раттаган полностью утратил ощущение времени и пространства — его так шарахнуло, что и собственное имя вспоминалось с трудом, — он помнил, какая задача привела его в эти места, которые сейчас было и не узнать. И Раттаган пополз, подтягиваясь на локтях, на поиски неизвестно чего. Он добрался до искореженного обломка бомбы, сверкавшего как адское пламя, и, греясь возле этой металлической печки, попытался собраться с мыслями. Ему страшно хотелось спать — сон никогда прежде не одолевал его с такой силой. И тогда Раттаган убедился, что это не сон, а сладкая колыбельная, предвестник смерти. Если бы он не имел за душой единственного и тайного намерения, то поддался бы искушению этого последнего сна.

Рядовой Раттаган не смог бы подсчитать, сколько мертвецов встретилось ему на его черепашьем пути в никуда. Он ползал кругами. И вдруг он внезапно понял, что именно ищет. Он искал в обезображенных лицах, искал в оторванных частях тел, искал в солдатских одеждах, искал, переползая от одного рюкзака к другому, искал среди боеприпасов и в глубоком снегу, рылся в бесполезных обломках оружия; точно пес, он задрал нос к небу и принялся искать по запаху. Раздался почти неразличимый звук. Словно вздох. И тогда рядовой Раттаган повернул голову и заметил, что снег рядом с ним подрагивает. Он ящерицей метнулся к дрожащей вершине, принялся рыться в инее уже нечувствительными к боли пальцами, нашарил армейский сапог, развернулся и начал копать обеими руками в другую сторону, пока не добрался до окаменевшего подбородка. И когда Раттаган понял, что нашел своего лейтенанта Северино Сосу, впервые с прибытия на Мальвинские острова он рассмеялся. Он хохотал так, как не хохотал никогда в жизни. Его лейтенант был захоронен в снегу, и Раттаган хлестал его по щекам и, ослепленный болью от ран, приговаривал, не переставая хохотать: посмотри на меня, ублюдок, — и рядовой Раттаган приподнял свою верхнюю губу и показал своему лейтенанту пустоту на месте зубов, которые тот выдрал накануне, и — посмотри на меня, ублюдок, — кричал он, показывая запястья с кровавыми следами от впившейся бечевки, с помощью которой его распинали на столбах, и — посмотри на меня, ублюдок, — говорил он, не переставая хохотать, поднимая застывшие веки своему лейтенанту, чтобы тот увидел обожженные яйца рядового Раттагана. Если бы он не имел за душой единственного и тайного намерения, Раттаган тотчас бы прикончил своего начальника. Рядовой подхватил лейтенанта под мышки и, помогая себе коленями и локтями, окончательно вытащил из могилы. Усадил на большой камень и, ухватив за волосы, повторял: «Сейчас ты не умрешь, ублюдок, только не сейчас». Лейтенант завалился на колени. Северино Соса умирал. Рядовой снова поставил его на ноги, наполнил легкие ледяным воздухом, зажал лейтенанту нос и, прижавшись губой к губе, подарил ему собственное дыхание.