Магическое слово «заявить» возымело действие, девочка с понимающим видом кивнула. Потом взглянула на усталую хозяйку дома:

— Мы с тобой чуточку похожи. У меня нет никого, кто меня любит, и у тебя тоже, верно?

Ильдирим пожала плечами, но промолчала.

— Ладно, я просто скажу, что поссорилась с подружкой. Мама поверит. — Бабетта встала и обтерла с лица мармелад тыльной стороной руки.

— Ты только выйди на парочку минут во двор, чтобы на тебя упали снежинки, тогда она скорей поверит. — Ильдирим стало нехорошо при мысли, что девочка снова вернется в свою убогую квартирку, словно нырнет в ледяную воду.

— Мама все равно ничего не заметит, — возразила Бабетта, — она уже нажралась.

Возле двери она привстала на цыпочки и быстро чмокнула Ильдирим в щеку. Потом тихонько пошла вниз. Щека стала липкой от мармелада. Турчанка глядела в спину Бабетте и не сразу осознала, как глубоко растрогана: между этим поцелуем и последним поцелуем ее матери пролегли три года.

Она легла на кровать, сбросила с ног туфли и долго глядела в окно на падающий снег, пока у нее не смежились веки.

Что нынче, вторник или среда? Может, четверг? Нет, должно быть, все-таки вторник. А сам-то он кто — собака? Или человек?

Он тряхнул головой, окончательно проснулся и понял, что он — старший гаупткомиссар Иоганнес Тойер — вероятно, задремал ночью за кухонным столом. За слишком маленьким столом — на синей виниловой скатерти совсем не осталось места. Стол весь был покрыт бумажками, записями последних дней, из которых он пытался извлечь некий скрытый смысл. На всех листках, исписанных разными почерками, бросалось в глаза одно слово — «Вилли», «Вили», один раз даже «Вискли» — по-видимому, Хафнер думал в это время о виски.

Звенел телефон, он-то и разбудил комиссара. Тойер выпрямился, но не стал снимать трубку. Включился автоответчик.

— Вы позвонили на телефон Тойера. Сообщения, приветы, признания прошу изложить после этого отвратительного писка!

Писк. Потом женский голос.

— Как всегда, со смеху помрешь. Это Хорнунг. Послушай, Тойер, так дело не пойдет, я… Нам надо поговорить. Что-то у нас разладилось. Пожалуйста, позвони мне.

Он все сидел, уставившись на стену. Завтра, завтра он позвонит своей подружке. Хотя и завтра не будет знать, что ему говорить.

Вздохнув, он снова взялся за записи, сделанные во время рекогносцировки в Старом городе. Целыми днями собачники из Хандшусгейма наперегонки капали друг на друга, и ничего это не проясняло. Ну, а удалось ли четырем отчаянным парням из Курпфальца разузнать что-нибудь важное про Вилли? Ничегошеньки его десперадос не выяснили. Казалось, Вилли знал всякий, но никто не мог сообщить о нем ничего конкретного. По воспоминаниям опрошенных, он был всегда один, никто не знал его полного имени, никто не знал, где он жил и чем занимался. Они побывали во всех кабачках Старого города, вчетвером, втроем, поодиночке, парами. И всюду слышали одно и то же.

Как безнадежный должник перед добровольным уходом из жизни в последний раз роется в ящике с долговыми документами, так и Тойер перебирал записки.

«Круассан, суббота, вечер. Хафнер нализался, хотя мы на задании. Джазовый трубач по имени Бэби Хюбнер (псевдоним) знает Вилли, но не может сказать ничего конкретного. Спрашивает у Хафнера, не голубой ли он, так как выглядит будто певец из поп-группы «Виллидж Пипл». На Хюбнере велосипедная кепка с надписью «Телеком». Хафнер срывает ее и швыряет в угол. Далее опрошенный отказывается назвать свое гражданское имя. Я не уверен в нашем правовом статусе, так как сейчас, в выходной, мы не при исполнении, и отпускаю его».

Над скрупулезными записями Лейдига можно было утратить остатки надежды.

«Опрошенный в Рейхсапфеле видел Вилли, но сильно пьян».

Ах, Штерн, сколько бестолковой честности в этих строчках.

Возможно, тот или иной забулдыга из Старого города вспомнил бы больше, если бы ему сказали про смерть Вилли, но старший гаупткомиссар лично проинструктировал свою группу, что об этом нужно молчать. Опыт показывал, что подобные вести разносятся с молниеносной скоростью и последние язычки их пламени непременно опалят ботинки господина Зельтманна. До сих пор по Старому городу блуждали лишь слухи о каком-то выловленном в реке утопленнике. Немало жителей утверждало, что это кто-то из третьего телевизионного тура «Больших Братьев», возможно, тот, что появился чуть позже, вместо выбывшего участника — ну, тот, в инвалидном кресле, который так шумел, а потом опять исчез. Выше по реке находится реабилитационный центр, и фантазия горожан добралась и туда.

«Я в пивоварне, где джазовый клуб, пиво супер. Кажется, Вилли тут бывал, говорит…»

Остальные слова опрошенного коллега Хафнер по ошибке написал на деревянном столике пивного зала.

Тойер застонал и взглянул на часы. Без малого час ночи. Он прошаркал в гостиную и стал искать в захламленной мебельной стенке план Гейдельберга. И даже нашел. Вернувшись к кухонному столу, он заштриховал тупым карандашом все улицы в Старом городе, где они произвели опрос. Потом подумал, что, пожалуй, стоит как-то выделить места, где Вилли знал каждый, в отличие от тех улиц, где его просто кто-то когда-то видел. Но поскольку почти все было уже закрашено серым, он просто заштриховал синей шариковой ручкой районы повышенной активности Вилли.

В конце план выглядел так, словно до него добрался заскучавший четырехлетний карапуз с грязными руками. И только Университетская площадь сияла девственной чистотой среди всей мрачной штриховки. Тойер ощутил угрюмую гордость сыщика. В университет они наведаются завтра. Даже не сполоснувшись, он рухнул на постель.

Через несколько часов он уже сидел со своей группой и устало делился с коллегами ночными выводами.

— Короче, мы поспрашиваем еще в студенческой столовой. Останутся лавки и магазины, но их немного. — Сонная муха уселась на его правый висок. — В конце недели Зельтманн передаст дело кому-то еще. А мы будем и дальше искать убийцу собак.

— Да какая разница, — буркнул Хафнер, и ему никто не возразил. Обида, нанесенная Зельтманном, со временем слабела, зато оставались мозоли на пятках и ощущение бессмысленности всех усилий. Начальство их унизило, и они уже привыкали к этому.

— Думаю, в университет нам действительно надо наведаться, — проговорил Лейдиг и, помахав рукой, попытался разогнать огромное облако дыма. — Вчера вечером я зашел еще в «Калипсо», коктейль-бар наискосок от моей матери…

— Ну и?… - спросил Штерн. — Вилли был там барменом?

— Нет, — гордо парировал Лейдиг, — но он часто там бывал.

— Потрясающе! — взревел Хафнер и презрительно захохотал. — Мы выяснили уже три тысячи раз, что в Старом городе есть пивные, куда Вилли часто заходил. Класс, Лейдиг!

Неожиданно Хафнер встал и проделал нечто очень странное. Открыл окно, выходившее на Рёмерштрассе, и вытряхнул переполненную пепельницу. Затем захлопнул окно и уселся на место как ни в чем не бывало.