Пусть не горит постель прежним огнем, как это было в медовый месяц. Зато такой свободы, как у меня, нет ни у одной арабской женщины. Муж позволяет мне все: носить европейскую одежду, встречаться с друзьями без надзора, развиваться в любимом деле. Далиль был антиподом того, чего я так боялась, когда выходила замуж. Как же я была слепа, думая, что это нормально!

Неправильно… но все же не настолько, чтобы млеть от удовольствия в руках похитителя, который без стеснения назвал меня рабыней.

Я могла смириться и с участью, и со своими недостойными чувствами. Превратить свой страх и отрицание в удовольствие. Но знала, что никогда себе подобного не прощу. Как бы ни была сладка моя свобода, впитанные с молоком матери устои никуда не делись.

Ровное дыхание спящего рядом мужчины умиротворяло. Но я не знала, что буду делать, когда он проснётся и вновь продолжит то, что начал вчера. Хотелось побыть одной — но совсем не от рефлексии. Хотелось смаковать свои чувства и нанизывать их на нить, словно бусины.

Осторожно сбросив с себя тяжелую руку Кемаля, я коснулась босыми ногами укрытого коврами пола. Мужчина так и не проснулся. Слегка тревожась от ощущения собственной наготы, поспешно надела платье и осторожно двинулась к выходу из шатра.

Охраны не было. Но это меня не обмануло. Не тем шейхом был Аль Мактум, чтобы создавать показуху — что отнюдь не означает, что за мною прямо сейчас не наблюдают из окружающих шатров или горной гряды.

Между тем селение просыпалось. На рудник потянулись шеренги копателей, женщины с бурдюками спешили доить верблюдов и кобылиц. Если мужчины старались не смотреть в мою сторону, презрительных женских взглядов я хлебнула сполна.

Это совсем сбило меня с толку. Особенно после проявленного вчера милосердия. Слишком поздно я поняла, что женщины тут угнетены. Некоторые и вовсе оставались рабынями. Их неприязнь была завистью. Завистью к благосклонности своего шейха ко мне.

Я даже перехотела любоваться рассветом, хотя при виде багровых, подкрашенных синим облаков рука потянулась к… смартфону, которым я так и не смогла воспользоваться перед похищением, и который остался в номере отеля. Развернулась и вернулась в шатер в полной уверенности, что долгий взгляд закутанной в черное женской фигуры мне только показался.

Сделать больше трех шагов я не успела: тёмная тень зашла со спину, схватила меня, сгребла в сильные объятия. Я испуганно вскрикнула.

— Не стоит больше бояться, роза Аль Махаби, — шёпот Кемаля запустил по всему телу сладкую дрожь, которую я уже начала ненавидеть в себе, — больше никто не посмеет коснуться тебя даже взглядом. Вчера ты сама признала мою власть.

— Варвар! — с ненавистью процедила я. — Только так ты можешь добиваться покорности и уважения, причиняя боль ни в чем не повинным детям.

— Твоя жертва ничего не решала! — скрипнул зубами Кемаль, подталкивая меня к спальне, растеряв все манеры искусителя. — Я бы все равно тебя взял! Ты лишилась права на милосердие, когда угрожала мне смертью!

— Да что ж ты дал слабину и не забил меня плетью после того, как уехал шейх Асир? — я горько рассмеялась. — Ты никогда не завоюешь меня. Не надейся!

— Вот как? — недобро усмехнулся шейх пустыни и, сжав мой подбородок, поцеловал.

Сначала все моё тело как будто рассыпалось на осколки падающих звезд, колени подогнулись, по позвоночнику прокатилась жаркая волна. А затем пришло отрицание. Но я сделала то, чего сама от себя не ожидала.

Обвила руками шею Кемаля, прижалась всем телом, и ответила на поцелуй со всем жаром и нерастраченной страстью, на которые только была способна.

Как же нелегко было сохранить бдительность, не утратить самообладания! Этот мужчина действовал на меня, как самый глубокий гипноз, как самый опасный наркотик. Колени задрожали. Сладкая боль аукнулась в пятках, заполнив собой женское естество. Дрогнули ресницы, грозя унести меня к запредельным высотам вместе с тем, кого полагалось стереть с лица земли.

Я не собиралась сдаваться, пусть тело-предатель хоть на атомы рассыплется. Поэтому сосредоточилась на том, что углубила поцелуй, играя языком, как искусная шармута, ощущая, как дыхание Кемаля стало хриплым, а сердце оглушительно забилось.

И только тогда, собрав волю в кулак, я отстранилась.

Моё сердце стучало так же сильно. Я была в шаге от того, чтобы сдаться и вновь утонуть в его руках. Но вместо этого вскинула голову и гордо произнесла:

— Не будь ты варваром по натуре, Кемаль Аль Мактум, вот что ты получил бы от меня без применения насилия, угроз, шантажа и похищения! Вот что я бы подарила тебе сама, по собственной воле, умей ты ждать и уважать чужие чувства! Знай, ты никогда не получишь таких моих чувств, даже не мечтай!

— Газаль! — прорычал оскорбленный шейх. — За такие слова в моем мире язык прижигают раскаленными щипцами! Упаси тебя Аллах произнести это при моих людях!

— Тебя беспокоит сила твоего авторитета, Аль Мактум? — говорят, что тёмное начало не может не отравить всех, кто находится в его поле. Не избежала этой участи и я. — Слова рабыни могут поставить твою власть и силу под угрозу?

Темные глаза мужчины, казалось, заполнила абсолютная тьма. Но я так и не смогла понять, что его задело сильнее: презрение к авторитету либо мои хлесткие слова о том, что никогда не видать моей любви…

— Ты безумна, женщина! — словно раненый зверь, прорычал мой тюремщик. — И однажды сама пожалеешь о сказанных словах!..

Я хотела ответить ему что-то более ядовитое, но просто не успела. Сорвав с кресла свой плащ, Кемаль поспешно направился к выходу.

Это могло бы быть похоже на побег… но что-то подсказывало, что мужчина благосклонно дал мне время убежать также и от собственных чувств.

Кемаль

Красноватый диск солнца стремительно вынырнул из-за горной гряды, поднялся над линией горизонта, предвещая очередной знойный день.

Внутри словно пронеслась песчаная буря, усиленная троекратной атакой цунами и тектоническими разломами. Ни одна женщина в мире не могла похвастаться тем, что сотворила со мной подобное.

Ни у кого из них не было такой власти. Ни за годы обучения и работы в США и Европе, ни тем более здесь, в сердце всех трёх эмиратов, где покорность арабок была возведена в абсолют.

Саид был прав, когда пытался отговорить меня от похищения Газаль — это не та покорная лань, которая примет мою власть и одарит своей лаской. Она жестоко отомстит мне за то, что я осмелился вершить её судьбу. И замахнется на самое ценное — на моё сердце.