- Да я же тебе сказал: два года, как ушел.

- А откуда ты такие подробности про это дело знаешь?

- Да какие подробности? Что ее Лилией звали? Да она же в соседнем подъезде жила!

Леонидов услышал, как за стенкой, на кухне раздался грохот. Лейкин мигом рванулся туда. Должно быть, Анна Валентиновна нечаянно уронила какие-то кастрюли с полки. Или нарочно? Во всяком случае, когда Лейкин вернулся из кухни, разговор о смерти Лилии он поддерживать не захотел.

- А как мать? – сдавшись, спросил Алексей. – Все там же работает? В Научно-экспериментальном хозяйстве? Цветы выращивает?

- Нет. Не работает. Уже давно на пенсии.

- Давно? На пенсии? – Алексей слегка удивился, потому что Анна Валентиновна не показалась ему очень старой.

- Да какая разница? Я что, мало имею? За каким чертом мне ее работа? А?

- Слушай, а ты не знал случайно Викторию Воробьеву? – попробовал еще раз Алексей.

- Случайно знал, - нехотя сказал Лейкин. И горько заметил: – А ты еще говоришь, что не связан с милицией! Они еще в четверг с утра пристали: «Где был в среду вечером, не был ли знаком с Викторией Сергеевной Воробьевой?». Обманул ты меня, Леха. Я когда визитку тебе давал, думал, что помочь надо. По-хорошему хотел. А ты обманул. Так вот, ты им скажи: я до последнего буду молчать. А с Викой меня Лиля познакомила. Что ж тут криминального? Они же были подружки! Странная такая дружба. Никогда не понимал. Одной двадцать с небольшим, другой почти сорок, одна наивная девушка, а другая откровенная …

Леонидов испугался, что на кухне снова обрушатся кастрюли. Но Лейкин замолчал сам. Тему Виктории Воробьевой он тоже не собирался развивать. Алексей подумал, не сделал ли он хуже своим вмешательством Барышеву и следствию? Ведь все равно ни черта не понял. Ни матери его, ни икебаны, ни «соэ» этого. Ишь ты, человек. Вверху, значит, небо, а внизу земля.

- Слушай, Коля, а почему ты продавщиц на работу берешь с именами цветков?

- Так ты и справки обо мне успел навести? А? Друг детства?

- Да не преувеличивай, не были мы никогда друзьями. И справок я никаких не наводил. Просто думаю, что раз была Лилия, значит, есть и Роза?

Тут уж Лейкин сам опрокинул на пол поднос с серебряными вазочками. В одной печенье, в другой шоколадные конфеты в ярких фантиках. Нагнулся, собирая их с ковра. Из-под стола глухо сказал:

- Не были никогда друзьями, говоришь? А что ж ты тогда в душу лезешь? Хочешь узнать о том, в чем себе-то не всегда хочется признаться?

Леонидов тоже нагнулся туда, под стол:

- А что здесь такого личного? В Лилии и Розе?

- А твою жену как зовут?

Алексей распрямился, Лейкин вдруг тоже вынырнул из-под стола, зажимая в руке печенье. Глядя, как его сильные, гибкие пальцы с маникюром и серебряными кольцами крошат сдобное тесто, Леонидов поспешно сказал:

- Мою жену зовут Александра. Саша. Понятно? И желтых пакетов у нее нет.

- Каких пакетов? – прошептал Лейкин.

- Тех самых. С подсолнухами.

- Ты икебану-то свою возьмешь? – Лейкин сделал вид, что про подсолнухи не услышал.

- Нет. Она твоя. И, если хочешь, я тут еще пару коряг могу передвинуть.

- А что тебе в корягах-то не нравится?

- А черт его знает! Не нравится – и все. Убого ты, Коля, мыслишь!

Алексей понимал, что вот теперь он Лейкина обидел. Сильно обидел. Но, в самом деле, чего это человек художником себя вообразил? Творцом? Деньги, значит, большие ему мало делать, надо еще и матерью-природой прикрываться. Он, мол, единственный понимает ее красоту. А вот, дудки! Не понимает.

- Я пришел за книжкой, - сказал Алексей, поднимаясь. - Дай моей жене про икебану почитать.

- Значит, это был не предлог? Не милицейские штучки?

- Последний раз повторяю: в милиции больше не работаю. Я коммерческий директор фирмы «Алексер». Возьми мою визитку и успокойся. Можешь завтра на работу позвонить. Проверить.

- А то вы не можете сделать так, чтобы мне там все, что положено сказали, - усмехнулся Лейкин.

Закрывая за Леонидовым дверь, он сказал:

- Привет жене.

И Алексею эта фраза почему-то очень не понравилась.

… все цветы мне надоели

Это не мое. Забыть и успокоиться. Ну, что особенного случилось? Ничего. Ровным счетом, ничего. Пришел бывший одноклассник, обломил на ветках в вазе пару сучков. Ненужных, как оказалось. Но почему я-то не увидел, что они не нужные? Почему?!

А потому что каждый раз одно и то же: «Это не мое». Но ведь столько лет искал, а оказалось, что моего-то ничего и нету. Вот и сейчас. Творил, искал, думал, что созидаю. С линейкой и транспортиром. А в конце конспекта маленькое пожелание, совсем крохотное: глаз, рука и сердце не должны быть в плену у правил. Вот и все. Я выучил наизусть и понял весь конспект, а эту фразу не понял. Как же так? Ведь, получается, что те, кто только и делает, что следует правилам, не творцы? А творцы те, кто верит только в глаз, руку и сердце?

Но для чего же тогда правила? Для того чтобы все прочие могли прикидываться творцами? Но ведь Лешка Леонидов никакой не творец. У него отродясь не было никаких талантов. И учился я лучше, и на соревнованиях его как-то обогнал. Один раз, но это значит только одно: можно. Никакой он не недосягаемый. И работал он всегда простым опером. И врет, что сейчас не работает. Но я почему-то верю, что в следующий раз он принесет мне книжку про икебану, и так же как про Лилию и Розу невзначай скажет: «А ведь я знаю, что после моего ухода ты выбросил в мусоропровод желтый пакет с картинкой «Подсолнухи». И про «Нежность» тоже все знаю».

И станет опять так больно, что умереть захочется. Ну почему же так не везет, а? Почему, прочитав эту книгу и получив диплом флориста, я не сделал ничего достойного внимания и похвалы, а он, прочитав ту же книгу, узнает и про «Нежность», и про «Подсолнухи», и про Лилию с Розой, хотя там ни слова об этом не написано?

Почему?!

1

В середине недели Алексей не выдержал, и сам позвонил Барышеву на работу. Хотел узнать, не испортил ли он дело своим визитом к Лейкину, но разговор сразу же пошел по иному руслу.

- Серега, время есть?

- Хорошо, что ты меня застал. Убегаю.

- Да я только узнать хотел, как успехи.

- Пока никак.

- Я про «цветочное» дело.

- И я про него. Молчит Анашкин. А я в тупике. Нельзя же задержать человека только за то, что он вошел в подъезд чужого дома с букетом цветов?