Врач рассказал нам, что за время жизни в бункере он облазил территорию войсковой части вдоль и поперек. И в одном из ангаров натолкнулся на дирижабль с необходимым оборудованием! Миша, ты знаешь, что такое дирижабль?

Миша неопределенно мотнул головой. В книгах он встречал упоминание об этом аппарате, знал, что на нем можно передвигаться по воздуху. Наверное, похож на тех летучих тварей, властвующих наверху и терроризирующих город, – вичух.

– В общем, Миша, дирижабль – это воздухоплавательный аппарат. Этакая вытянутая оболочка, наполненная газом-гелием, который позволяет ему держаться в воздухе. Под оболочкой крепится кабина для экипажа, а управляется аппарат с помощью винтовых двигателей.

– Слова врача, – рассказывал дальше Немов, – подтверждались и недавно найденным в одном из разграбленных архивов на поверхности документом – договором между войсковой частью и Межгосударственным Авиационным комитетом о том, что во временное пользование части предоставляется дирижабль для выполнения на ее территории работ по демонтажу невоенного оборудования и переброске его в другие части и на склады. В документе было сказано, что это еще одно контрольное испытание летательного аппарата комитетом. Вот, наверное, война и застала дирижабль в ангаре на территории войсковой части. А массивные ракетные удары обошли уже недействующую войсковую часть стороной.

Но и это еще не все. Через некоторое время врач, оклемавшись, исчез. Вместе с одним из караванов он пропал на станции зеленой ветки. Вы, наверное, слышали о враче-затворнике, который живет в сбойке между Красногвардейской и Алма-Атинской? Так вот это и есть тот самый необходимый нам проводник. Он-то нам и нужен.

Миша, безусловно, слышал о нем, хотя лично и не встречался. Нелюдимый и неразговорчивый врач вел отшельнический образ жизни. По слухам, у него был тайник с запасом медикаментов, к нему время от времени приходили люди, за антибиотики и лечение приносили ему еду, воду и прочие необходимые вещи.

– Конечно, молва о нем дошла и до Печатников, – продолжал Немов. – Мы знали, где можно найти нужного нам человека. А не так давно, когда я был на очередном задании, руководство станции поймало радиосигнал от выживших из Калуги. По довоенным меркам всего ничего – полтора часа на машине, под боком, так сказать. Но теперь попробуй, проберись через сто семьдесят километров враждебной территории. Вот и вспомнили про дирижабль. План на первый взгляд кажется фантастичным – добраться до Калуги на дирижабле, который не использовался уже двадцать лет. Но мы просто обязаны попробовать. Вот руководство и организовало экспедицию.

Миша не верил своим ушам. Он уже твердо решил, что во что бы то ни стало должен оказаться в составе экспедиции, и теперь мучительно соображал, как уговорить Немова взять его с собой. Покорить небо – взглянуть вниз с высоты птичьего полета – разве не об этом мечтает любой мальчишка? Об агорафобии, приступ которой он совсем недавно испытал, Миша забыл сейчас напрочь. А Немов все говорил и говорил.

– Москва стала сплошной аномалией. Где это видано, чтобы такое разгуливало по поверхности, что и в страшном сне в прежние времена не снилось? Тьма – вот новый повелитель мира. Мы вернулись на тысячелетия назад, в каменный век, и теперь снова вглядываемся с тревогой и страхом во мрак, который не способен разогнать огонь одинокого костра. Первобытные страхи стали реальностью, всепоглощающее чувство ужаса – нашим постоянным спутником. Мы так долго пытались выползти из своих нор на свет, столько приложили сил и времени, чтобы построить светлый мир для наших детей, а потом с легкостью за мгновение загнали себя обратно. Человек не меняется, он привык рушить то, что сам и строил столетиями – такова его сущность. Им всегда руководил страх. Страх быть непризнанным, отвергнутым, брошенным, высмеянным, уличенным во лжи, пойманным, растерзанным. А страх перед смертью в итоге стал пособником смерти. Есть лишь один способ выбраться из этого ада – убить тьму в своей душе.

Я цепляюсь за жизнь, хотя что мне в этой жизни? Все настоящее осталось там, позади, и его уже не вернуть. Я привык не сдаваться перед обстоятельствами, пытаться их побороть, и эта привычка помогает мне жить сейчас.

Немов посмотрел на шагавшего рядом Мишу, невидящий взгляд скользнул по лицу, макушке парня, не задерживаясь ни на чем, пробежал по заплесневелым стенам и снова уткнулся в пол. Шаги гулко отдавались в сгустившейся темноте. Шаги обреченного, но не сдавшегося человека. Немов снова заговорил:

– Думаешь, Миша, выжившие там действительно есть?

Миша смутился.

– Но вы же сами… Радиосигнал и все такое.

– Да, радиосигнал был, хотя я его и не слышал – был на задании. Но как знать, может, это запись, которой уже несколько лет?

Мише нечего было ответить на вопрос Немова. Он лишь понурил голову и решил, что вся затея с дирижаблем выглядит чересчур фантастично.

– И что же теперь?

– Теперь, Миша? Приказа никто не отменял. Критическая точка давно пройдена, в чудесное избавление верить уже не приходится. Но… – тут голос Немова дрогнул, – пока есть хоть малейшая возможность, я буду стараться что-то изменить. Что-то исправить. Что-то пытаться сделать. Сидеть на месте и ждать у моря погоды – не для меня.

Голос Немова внезапно стал хриплым.

– Я все потерял там, – сталкер погрозил потолку туннеля, – все, для чего я жил, и всех… Единственная моя цель сейчас – хоть немного исправить то, к чему и я приложил руку. Мы все раньше упивались могуществом, свободой, играли мускулами. Заигрались и перешли Рубикон.

Миша удержался от вопроса, что же такое Рубикон. Ему не хотелось перебивать сталкера, да и умом он понимал, что лучше этого не делать. Немов будто ушел в себя, и даже несколько раз споткнулся о шпалы, но, казалось, не заметил этого.

– Судьба странным образом хранит меня, но я не понимаю, зачем я ей нужен. Я кидался в такие авантюры, хватался за самые опасные задания, но каждый раз возвращался целым. Нет, конечно, несколько раз я был на волосок от гибели, чувствовал ее смрадное дыхание на лице, но всякий раз я выходил победителем. Наверное, у меня есть миссия, которую надо выполнить. Лишь тогда меня освободят.

Я часто задаю себе один и тот же вопрос, который не дает мне покоя. В непроглядной тьме опостылевших сырых колодцев, перегонов и станций я ищу ответ на него, но не нахожу. Лица случайных встречных или путников, бледные и изможденные, с печатью страдания и боли, не могут помочь мне в этом.

Немов мыском ботинка поддел камешек под ногами, и тот звонко отскочил от рельсов. Звук словно заставил Немова отвлечься от размышлений вслух, и он замолчал, нервно приглаживая короткий ежик на затылке.

– Какой вопрос? – не выдержал Миша.

– Вопрос… – рассеянно повторил Немов. – Ах, да… Вопрос мучает меня давно, и ответа я так до сих пор и не узнал. А суть такова: можно ли умереть еще раз, если однажды уже умер?

Эти слова напугали Мишу, хотя он не понял почему.

* * *