Из «Тюльпана» Нина всегда уходила через заднюю дверь. Переодевалась в привычные джинсы и футболку, забирала волосы в хвост, и спокойно выходила, и даже если на стоянке перед клубом сталкивалась с посетителями, обычно на неё не обращали никакого внимания. Украдкой махала рукой девчонкам, с которыми работала, если замечала их. На улице они обычно появлялись в компании своих кавалеров, и Нина, ожидая в сторонке такси, наблюдала за ними.

Как Грета справедливо заявила: в «Тюльпане» было мало случайных людей. Мужчины приезжали на дорогих машинах, носили хорошие костюмы, а в клубе тратили большие деньги.

И далеко не все были приятными субъектами, или попросту безопасными. Вот, например, тот же Изланов, из-за которого Рита с Илоной ссорились без конца, и который, по мнению Нины, морочил голову обеим, причём не без удовольствия, был типом неприятным, и внешне, и по характеру. Ему удовольствие доставляло наблюдать за бесконечной кошачьей дракой, при том, что дома его ждала жена, о чём Нине было доподлинно известно. И таких, как он, в клуб каждодневно захаживало с десяток, а Витя Жаба привечал всех и каждого одаривал приветливой улыбкой и заверениями, что в стенах его заведения им ни в чём отказа не будет.

Нина же удивлялась на девчонок, которые, на самом деле, ругались из-за этих испорченных кобелей, и, кажется, даже надеялись на что-то. Правда, некоторым всё же хватало ума просто брать от мужчин то, что они в состоянии предложить, и этим довольствоваться. Но это хоть и было более умно, но больше смахивало на продажу себя. Для такого нужно обладать характером, честно признаться себе, чем ты занимаешься, не прикрываясь романтической чепухой.

Дома Нина теперь появлялась ближе к полуночи. Зинаида Тимофеевна встречала её молча, не задавала вопросов, получала пятисотрублёвую купюру, и довольная, как казалось Нине, уходила. А она, закрыв за пенсионеркой дверь, заглядывала к дочке, которая в это время уже спала; стараясь не шуметь, убирала альбом и книжки, а потом наливала себе горячую ванну. С тех пор, как начала работать, снова стала зависеть от музыки, под которую танцевала. Она крутилась и крутилась в голове: после репетиций, после конкурсов, теперь вот после выхода на сцену. И избавиться от навязчивой мелодии можно было, только полностью расслабившись.

Помогала горячая ванна и тишина. А ещё чувство вины из-за того, что теперь не может читать Арине на ночь сказки, нарушив их многолетнюю традицию. Конечно, с дочкой они договорились, и читали вместе днём, и Арина не возражала и не расстраивалась, по крайней мере, не показывала этого, но Нина всё равно чувствовала вину. Оставлять ребенка вечером, позволять укладывать дочку спать практически чужому человеку, это любой матери будет неприятно. Но выхода не было.

Полчаса в тишине — и мелодия, наконец, отвязалась. Выйдя из ванной, Нина закуталась в махровый халат, поставила чайник на газ, потом влезла на табуретку и нащупала на угловом кухонном шкафчике железную банку из-под печенья. Прижала её к груди, как своё главное сокровище, на пол спрыгнула, и с некоторым душевным трепетом, открыла крышку. Внутри, аккуратно свернутые, лежали купюры крупного достоинства. Их пока было немного, но они были, и это вселяло уверенность. Появилась хоть какая-то стабильность. Нина начала откладывать на вступительный взнос в художественную школу, ну и просто на «чёрный» день, если до этого дойдёт, и если получится на него хоть что-то отложить. Пересчитала деньги, хотя, точно знала сколько там, потом достала из кошелька пару тысяч и пополнила заначку.

— Мама.

Нина резко обернулась, в удивлении воззрилась на дочь.

— Ты почему не спишь?

Арина стояла, прижимаясь к дверному косяку, в яркой пижаме с Гуффи, и смотрела на неё серьёзно, точнее, на деньги в её руках. Нина вдруг засуетилась, чего-то испугалась, а деньги поспешила убрать обратно в банку. И потом уже поманила дочку к себе, посадила на колени и обняла, уткнувшись носом в её распущенные волосы.

— Ты почему не спишь? — поинтересовалась она, на этот раз шутливо. В щёку Арину поцеловала.

— Уже так поздно.

На плите зафыркал чайник, Нина протянула руку, чтобы его выключить, а дочке предложила:

— Давай пить чай? У нас конфеты есть.

Ариша пересела на соседний стул, придвинула к себе свою чашку, на мать не смотрела, ничего не говорила, но Нина почему-то чувствовала, что ей всё это нравится. Наверное, Арина всё-таки переживала, когда она уходила вечерами, и сейчас чувствовала облегчение, проснувшись среди ночи и поняв, что мама всё-таки возвращается домой. Поэтому Нина не стала её торопить и снова укладывать в постель, они мирно пили чай, Ариша сбегала за своим альбомом, чтобы показать матери новые рисунки. Только в половине второго Нина спохватилась, и они с Ариной отправились спать. Правда, спать на своём диванчике Арина не захотела, перебралась к матери, свернулась клубочком у неё под боком и, наконец, спокойно заснула, а Нина, сама того не желая, вновь вспомнила знакомую мелодию. Глаза закрыла, и будто наяву увидела себя на сцене, у шеста, каждое движение, которое делала, и которое могла бы сделать. Начала в уме продумывать новый номер, и в какой-то момент так противно стало. Вспомнила не свой танец, а мужчин в зале, которые смотрели на неё, разглядывали, будто ощупывали взглядами, а она даже сейчас, в своей постели, вроде бы для них старается, придумывает новый повод её обсудить и взглядами раздеть, хотя, особо с неё снимать нечего, пара шёлковых тряпок. Пытаясь отвлечься от этих мыслей, осторожно погладила дочь по спине, а себе приказала спать, даже одеялом с головой накрылась.

Утром позвонила мама. Начала выспрашивать что да как, про работу и мужа, а Нина, проснувшись без настроения, в сердцах выпалила:

— Мама, не спрашивай меня о нём. Я ничего не знаю!

— Что значит, не знаешь?

Нина, уже успев пожалеть о своих словах, всё-таки решила больше не отнекиваться и не притворяться, да и мама озабочено переспросила:

— Вы поругались? Опять?

— Не ругались. — Нина присела на подоконник, глянула вниз, на улицу, заметила хозяйку квартиры, выгуливающую свою собачку, и поспешила от окна отойти. Ещё не хватало, чтобы она её заметила, этой особе даже кивать в знак приветствия не хотелось. — Паша уехал в Москву, там… ему работу предложили.

— Какую работу?

— Говорит, хорошую.

— То есть, ты даже не знаешь? — Елена Георгиевна вздохнула и с горечью подтвердила собственную догадку: — Вы разругались.

— Мама, мы вместе уже десять лет, даже больше. Мы ругаемся и миримся. И со своими проблемами разберемся, не переживай.

— А как же ты одна?

— Нормально. Работаю. — На секунду зажмурилась, но приказала себе быть стойкой. Погладила Аришу по голове, когда та протиснулась мимо неё в обнимку с плюшевым кроликом.

— Правда?

— Мама, клянусь. У меня всё в порядке.

— Хоть бы зарплату тебе добавили, что ли. Я вот по телевизору слышала, что бюджетникам обещали прибавку.