Вдруг прямо между нами что-то упало. Дмитрий нагнулся за черной туфлей на шпильке. Подняв глаза, я увидела Амелию, которая стояла, прислонившись к одной из книжных полок. Одна ее нога была обнажена, симметрично сочетаясь с голым плечом.

— О чем вы там шепчетесь? — зашипела она. — Как это подло! Все вы только и делаете, что разговариваете по-русски и секретничаете.

Хозяин дома и его спутники не обратили внимания на эту новую вспышку. Сергей Николаевич, Алексей и Люба стояли у открытого окна и были заняты разговором о скачках. Только Дмитрий поднялся со своего места и, смеясь, передал Амелии ее туфлю. Она вскинула голову и бросила на него взгляд, полный ненависти.

— Я расспрашивал Аню о коммунистах, — солгал он. — Видите ли, она оказалась здесь именно из-за них.

— Теперь ей не стоит бояться коммунистов, — сказал Сергей Николаевич, отвернувшись от своей компании. — Европейцы превратили Шанхай в гигантскую машину по зарабатыванию денег для Китая. Они не станут разрушать ее в угоду идеологии. Мы пережили войну и это переживем.

Позже, вечером, когда гости разошлись, а Амелия уснула на диване, я спросила Сергея Николаевича, сообщил ли он Борису и Ольге Померанцевым, что я благополучно доехала.

— Ну разумеется, дитя мое, — ответил он, укрывая супругу пледом и выключая в библиотеке свет. — Борис и Ольга просто души в тебе не чают.

Служанка ждала нас у лестницы и, как только мы спустились вниз, сразу же включила свет.

— А о матери ничего не известно? — с надеждой в голосе осведомилась я. — Вы их не спрашивали, может, они что-то узнали?

Глаза Сергея Николаевича были полны сочувствия, когда он сказал:

— Будем надеяться на лучшее, Аня. Но тебе теперь, пожалуй, следует считать нас своей семьей.

На следующее утро я проснулась поздно. Свернувшись калачиком на мягких простынях и укутавшись в воздушное одеяло, я слушала, как в саду переговариваются слуги, как в кухне моют посуду, гремя тарелками, а внизу, в одной из комнат, переставляют с места на место кресло. Пятна солнечного света красиво играли на занавеске, но от этого мне не становилось веселее. Каждый новый день все больше отдалял меня от матери. А мысль о том, что придется прожить еще один день в обществе Амелии, приводила меня в уныние.

— А ты хорошо спишь, — такими словами приветствовала меня американка, когда я спустилась по лестнице. Сегодня на ней было белое платье с поясом. Кроме едва заметной припухлости под глазами, ничто в ней не напоминало о вчерашнем вечере. — Смотри, чтобы у тебя не вошло в привычку опаздывать, Аня. Не люблю, когда меня заставляют ждать. Я беру тебя с собой в магазин только потому, что меня попросил Сергей. — Она вручила мне большой кошелек. Открыв его, я увидела, что он набит стодолларовыми купюрами. — А ты, Аня, умеешь с деньгами обращаться? Считаешь хорошо? — Ее голос дрожал, и говорила она как-то торопливо, как будто находилась на грани срыва.

— Да, мадам, — ответила я. — Вы можете доверить мне деньги.

Она пронзительно рассмеялась.

— Что ж, посмотрим.

Амелия распахнула входную дверь и зашагала через сад. Мне пришлось почти бежать, чтобы не отстать от нее. У ворот один из слуг чинил петлю; его глаза округлились от удивления, когда он увидел нас.

— Позови рикшу. Немедленно! — крикнула ему Амелия.

Он перевел взгляд с хозяйки на меня, будто пытаясь понять, чем вызвана такая спешка, но Амелия схватила его за плечо и вытолкала за ворота.

— Ты что, забыл, что меня всегда должна ждать готовая рикша? Сегодня не исключение. Я и так уже опаздываю.

Как только мы уселись в повозку, Амелия успокоилась. Собственная нетерпеливость теперь почти вызывала у нее смех.

— Знаешь, — заговорила она, подергивая шнурок на шляпе, — мой муж сегодня утром не переставая восторгался тобой и говорил, как ты прекрасна. Настоящая русская красавица! — Она положила мне на колено руку. Рука была холодная, как у мертвеца, словно в ее жилах текла не кровь, а вода. — Что ты об этом думаешь, Аня? Ты в Шанхае всего день, а уже успела произвести сильное впечатление на мужчину, которого до сих пор никому не удавалось удивить!

Амелия пугала меня. Было в ней что-то темное, змеиное. Это еще больше бросалось в глаза теперь, когда мы остались с ней наедине, без Сергея Николаевича. Черные глаза-бусинки и холодная кожа свидетельствовали о том, что за добрыми словами скрывалось желание ужалить. Слезы подступили к моим глазам. Мне так не хватало матери, доброй и сильной, рядом с которой я всегда чувствовала себя свободной и защищенной.

Амелия убрала руку с моей ноги и фыркнула:

— Не будь слишком серьезной, девочка. Если ты собираешься и дальше оставаться такой несносной, мне придется избавиться от тебя.

Атмосфера на улицах Французской концессии была праздничной. Солнце сияло, женщины в ярких платьях, сандалиях и с зонтиками от солнца прогуливались по широким мощеным тротуарам. Крикливые торговцы подзывали покупателей к лоткам, забитым вышитыми тканями, шелком и кружевами. Уличные артисты приглашали людей потратить несколько минут и посмотреть на их искусство. Амелия велела рикше остановиться, чтобы мы посмотрели на музыканта с обезьянкой. Животное в красном клетчатом жилете и шляпке танцевало под звуки аккордеона. Обезьяна кружилась на месте и прыгала скорее как умелый театральный актер, а не как дикое животное, и уже через несколько минут вокруг собралась большая толпа. Когда музыка закончилась, обезьяна поклонилась. Очарованные зрители хлопали, а обезьяна бегала между ног, держа в руке шляпу для денег. Почти не было таких, кто ничего бы не положил в шляпу. Потом она проворно запрыгнула к нам в коляску. От неожиданности Амелия вздрогнула, а я вскрикнула. Обезьянка втиснулась между нами и подняла на Амелию глаза, полные обожания. Публика была в полном восторге. Амелия часто заморгала, понимая, что сейчас все смотрят на нее. Она засмеялась и поднесла к шее руку, изображая смущение, которое, я в этом не сомневалась ни секунды, было фальшивым. Потом она коснулась пальцами мочек ушей, сняла жемчужные серьги и опустила их в шляпу обезьяны. От такого проявления щедрости толпа просто сошла с ума, со всех сторон раздались восторженные крики, смех. Обезьяна бросилась к своему хозяину, но про него уже все забыли. Какой-то мужчина из толпы попросил Амелию назвать свое имя. Но Амелия, как настоящая актриса, знала, что публику лучше оставлять на взводе, поэтому, постучав носком туфли по худому плечу рикши, бросила: «Едем!»

Мы свернули с улицы Кипящего Источника на узкий проезд, известный как Улица Тысячи Ночлежек. Вся она была забита мелкими швейными мастерскими, товар которых красовался на манекенах, стоящих у дверей, а в одной витрине одежду демонстрировали живые модели. Вслед за Амелией я прошла к одному из магазинов на углу. Лестница, которая вела к двери, была такой узкой, что мне пришлось развернуться боком, чтобы пройти по ступеням. Весь магазин был напичкан блузами и платьями, висевшими прямо на веревках, натянутых между стенами. Здесь стоял такой сильный запах ткани и бамбука, что у меня защекотало в носу и я чихнула. Из-за одного ряда платьев выскочила китаянка и закричала: