Само по себе опережающее физическое развитие ребенка не является признаком сексуального насилия. Это может быть признаком акселерации или раннего физического развития, свойственного, например, южным народам.

Интеллектуальное развитие при сексуальном развращении также не всегда нарушается, это зависит от особенностей ситуации и субъективного восприятия ее ребенком.

Физические признаки сексуального насилия не всегда возможно обнаружить, но сексуализированное поведение и эмоциональные последствия сексуального насилия носят долгосрочный характер и могут быть диагностированы даже спустя длительное время. Очевидно, что гораздо проще научить ребенка вести себя приемлемым образом, чем изменить эмоциональные последствия сексуального насилия. Способность доверять другим, вера в то, что ребенка можно любить без сексуальных отношений с ним, понимание семейных ролей и нормальных взаимоотношений в семье, ощущение своей ценности и самоуважение – все это нарушается в результате развращения. Если ребенок подвергался сексуальному насилию со стороны взрослых, подрывается базовая вера в то, что взрослые могут любить ребенка бескорыстно, просто ради него самого.

Зачастую бывает так, что для детей осознать, что с ними происходило, и рассказать об этом становится возможным, когда они вырастают и находятся в эмоционально безопасной обстановке. Например, через несколько лет после попадания в любящую приемную семью дети могут начать вспоминать и говорить о том, что с ними было в прошлом. Работа с последствиями сексуального насилия требует особых терапевтических подходов и проводится привлеченными специалистами профильных центров.

Обобщая тему последствий насилия, можно сказать, что травматические последствия сильнее всего проявляются в эмоциональной сфере: страдают самовосприятие, отношения с другими людьми, способность к привязанности. На уровне поведения могут сформироваться дурные навыки и негативные модели, которые можно скорректировать сравнительно быстро на уровне «переучивания», но корни этих проявлений находятся в эмоциональной сфере и потребуют более серьезной работы. Интеллектуальное развитие не всегда нарушается серьезным образом в результате насилия как такового. Скорее интеллект тормозится эмоциональными травмами. Душевные и телесные травмы необходимо врачевать с помощью врачей и психологов, а дурные навыки – перевоспитывать. И то, и другое требует времени. Некоторые негативные последствия жестокого обращения удается исправить до попадания ребенка в приемную семью. Но в тех случаях, когда ребенок получил травматический опыт именно в семье, очень велика вероятность, что там же этот опыт и проявится, только семья уже будет не кровная, а приемная. По мере формирования новой привязанности поведение ребенка начнет меняться. Но в некоторых случаях требуется специальная терапия.

Завершая краткий обзор этой непростой темы, приходится добавить, что вынужденная и, как правило, необходимая мера – отобрание ребенка из семьи, где есть угроза его жизни и здоровью, также является формой родительской депривации.

Решение об отобрании ребенка из семьи принимается органами опеки и милицией в тех случаях, когда, во-первых, социальное неблагополучие в семье носит хронический характер, и, во-вторых, существует непосредственная угроза жизни и здоровью ребенка. Подобного рода меры с точки зрения защиты интересов ребенка имеют смысл только в том случае, если в дальнейшем предполагается социально-психологическая реабилитация и кровной семьи, и ребенка. Однако в реальности изъятие обычно является «конечным пунктом» в реабилитационных действиях в отношении неблагополучной семьи, и физическая безопасность ребенка достигается за счет его безопасности психологической. В дальнейшем такая незавершенность в работе с неблагополучными семьями становится источником многочисленных социальных проблем.

Особенность реальной ситуации изъятия ребенка из семьи состоит в том, что с самим ребенком никто не обсуждает происходящего. То есть ребенок как бы является «объектом». Когда на территории какого-либо округа есть неблагополучная семья («семья группы риска»), представители органов опеки и милиции обращаются к взрослым членам этой семьи с предупреждением о социальных последствиях того образа жизни, который ведет семья: что они будут подвергаться административным взысканиям, штрафам, и что в конце концов они рискуют потерять родительские права. Но обычно подобные предупреждения приводят только к конфликтам с неблагополучными родителями и почти никогда не ведут к изменениям в их образе жизни. Точно так же крайне редко родители из семей группы риска способны самостоятельно перестать пить, устроиться на работу, прекратить собирать у себя пьяные компании и начать действительно заботиться о своих детях. Даже в том случае, когда они ограничены в правах и действительно хотят сохранить своих детей в семье, они просто не могут этого сделать. У большинства этих людей асоциальность связана с личностной незрелостью, отсутствием моделей адекватного родительского поведения, собственными психологическими проблемами и травматическим опытом. Алкогольная или наркотическая зависимость в большинстве случаев является вторичной, поэтому кроме собственно лечения физиологической зависимости требуется серьезная психологическая реабилитация. Социальное восстановление требует очень больших усилий, значительного волевого импульса и социального ресурса, которым эти люди не обладают. Для того, чтобы можно было сохранить ребенка в семье «группы риска», требуется специальная социально-психологическая реабилитационная работа со всей семейной системой. Предупреждения и угрозы смогут подействовать только в том случае, если альтернативой изъятию является социальная реабилитационная работа, которая предлагается семье. В настоящее время в нашей стране практика профилактической работы с семьями «группы риска» не развита. Поэтому после регулярных приходов представителей органов опеки и милиции в «домашние притоны» ситуация не меняется к лучшему, и после нескольких предупреждений принимается решение об отобрании ребенка из данной семьи, которое для самого ребенка неожиданно и непонятно. Очевидно, что мотив действий представителей органов опеки – защита ребенка и его прав. А что происходит с точки зрения ребенка? У ребенка была его жизнь, в которой, возможно, ему многое не нравилось, но, тем не менее, это был его привычный, «собственный» мир. Если родители не были крайне жестоки с ребенком и он не убегал из дома сам, то это означает, что отобрание происходит против воли ребенка. Дети такую ситуацию воспринимают как насилие, а представителей органов опеки и милиции – как агрессоров, виновных в их несчастье. Кроме того, в дальнейшем, когда начнется переживание утраты, дети станут скучать по членам своей семьи. Плохое со временем забывается, хорошее сохраняется в памяти, либо дети просто идеализируют своих родителей, поскольку нуждаются в любви к ним. В это время ощущение себя как жертвы, оправдание своих кровных родителей и агрессия в отношении «насильников» увеличивается и вымещается на сотрудниках детских учреждений, в которых находятся дети. Также дети вымещают агрессию и боль друг на друге, поэтому в детских домах нередки случаи жестокого обращения среди детей.