– Не знаю, – призналась Оливия.

– У тебя нет такого ощущения, так ведь?

Наверное, она могла бы ему солгать, впрочем, раньше у нее никогда не получалось. Она сделала над собой усилие.

– Есть. Я чувствую то же самое. У меня никогда не было ощущения, что ты решил все забыть. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – кивнул он.

– Я хочу, чтобы ты знал, я люблю тебя так же, как раньше, больше всех на свете. После нашего расставания мне казалось, я сама развалилась на части. – Оливия уже не могла сдерживать слезы. Она смахнула их кончиками пальцев и заставила себя улыбнуться. – Прости, я знаю, ты терпеть не можешь женские слезы.

Он потянулся к ней и провел по влажной щеке:

– Я знаю, что ты любишь меня, просто не веришь в мои чувства.

– Ты и раньше это говорил. Вчера, когда появился в моем доме. Не понимаю, почему ты так думаешь. Все из-за того, что я не сказала следователям, что помню, как получила приказ?

– Нет, конечно нет. – Однако ее вопрос его озадачил. – Я знал, что у тебя травма головы и ты могла ничего не помнить.

– Тогда что я сделала? Чего ты не можешь простить и забыть?

– Ты сказала, что я слишком увлекся «Блю Ридж».

Теперь она смотрела на него с замешательством.

– Что?

– Оливия, все нормально. Возможно, действительно я слишком плотно ими занимался. Поэтому и оказался сейчас в таком положении.

– Но я такого не говорила.

– Питерсон показал мне копию стенограммы допроса. Я прочитал от начала до конца.

Она покачала головой:

– Это какая-то ошибка. Да, у меня было со трясение, но я отлично помню, что говорила следователям. Ничего подобного не могло быть в записях.

– Но я же видел…

– Либо ты что-то неверно понял, либо это была поддельная стенограмма. Я не могла сказать такое даже с сотрясением мозга.

– Почему ты так уверена? Ведь из-за плохого самочувствия ты была способна сказать то, чего совсем не желала, или то, о чем думала…

– Я не могла это сказать, потому что никогда так не думала. Да, ты хотел уничтожить «Блю Ридж», плотно с ними работал, но не мог увлечься настолько, чтобы перейти на их сторону. Так же, как я. Мы оба были готовы до конца бороться с этими террористами.

Кейд помолчал несколько секунд.

– Тогда, раз ты этого не говорила…

Оливия поняла его мысли, и по телу пробежал озноб.

– Кто-то подделал мои показания.

– Но кто?

– Бумаги тебе дал Питерсон. Он способен на такое?

– Возможно, но зачем ему это? Он ничего не выигрывает. В тот день он не принимал участия в операции. – Лэндри потер подбородок. – Кто присутствовал при том допросе?

Она нахмурилась:

– Разумеется, тот, кто возглавлял операцию, Обаннон. Агенты Томпсон и Лопес из внутренней безопасности.

– А Дэррил Бойль? Он там был?

Оливия заморгала:

– Да. Он ведь возглавлял подразделение во время операции.

– Я много думал о том дне в Ричмонде, пытался поминутно восстановить события.

– Жаль, но я не все помню.

– Да, не все. Не думал, что когда-то скажу это, но я рад, что ты не все помнишь. Например, смерть двух товарищей, которые погибли от взрыва у нас на глазах.

Оливия сжала его руку, но вместо того, чтобы обнять ее, Кейд отвернулся.

– Прости, что не смогла прийти на похороны Дэвиса и Дарнелла. Мне следовало тогда быть рядом с тобой.

– Знаешь, мне тебя не хватало, – признался он. Прежде чем встать, он сжал ее руку.

Пройдя к входу в пещеру, он остановился, любуясь предзакатными красками. Оливия запахнула куртку и подошла ближе.

– Кажется, снегопад стихает.

– Как думаешь, много еще снега выпадет?

Она вгляделась вдаль, пытаясь увидеть тропу, по которой они шли.

– Дюйма три-четыре, всего будет девять, не меньше.

Кейд поежился и вернулся внутрь пещеры.

– Когда можно будет включить обогреватель?

– Я хотела подождать того момента, как станем замерзать. Давай поедим, это нас немного согреет.

Он сел, взял пакет, подождал, пока он разогреется, и вскрыл.

– Можешь воспользоваться… перчаткой.

– Спасибо за совет, – усмехнулся Кейд, надел перчатку и принялся выуживать содержимое. Поднимающийся пар наполнил воздух ароматами. Они молча доели и выпили почти всю бутылку воды. К тому времени опустилась ночь, стирая малейшие следы света.

– Я считаю, нам лучше выйти в путь на рассвете, – сказала Оливия, включая фонарь. – Подержи, я проверю обогреватель.

Кейд направил на него луч.

– Не опасно включать его в пещере?

– Если уровень кислорода понижается до критической отметки, он автоматически отключается. – Оливия убедилась, что баллон надежно закреплен, и повернула выключатель. – Кроме того, здесь не замкнутое пространство. Если намочишь и поднимешь палец, почувствуешь, как дует ветер.

– Поверю тебе на слово, – улыбнулся Лэндри.

– Надо лечь так, чтобы обогреватель был за спиной. – Оливия развернула спальный мешок, и Кейд последовал ее примеру.

– Насколько хватит зарядки фонаря?

– На всю дорогу. – Она выключила его, и все вокруг погрузилось во тьму.

Вскоре они легли в спальные мешки, и шорохи затихли, слышалось лишь их ровное дыхание.

– Прости меня, – неожиданно раздался голос Кейда.

– За что? – Оливия сделала попытку повернуться к нему.

– За то, что воспользовался счетом. Я предполагал, что за ним следят.

– Так зачем же ты снял деньги?

– Наверное, просто устал от постоянного одиночества. Хотелось, чтобы кто-то беспокоился обо мне, а кроме тебя моя никчемная жизнь никому не интересна.

– Жаль. – Она подождала, но он молчал. – Знаешь, я скучала по тебе все время, что мы не виделись. Я рада, что ты пришел в мой дом, и рада, что с тобой все в порядке.

– Пока в порядке.

Оливия вздохнула и повернулась к нему спиной. Внезапно сердце сжалось от ощущения надвигающейся беды.

– Да, пока. – Она закрыла глаза и только сейчас позволила себе ощутить боль в ногах из-за долгого похода по горам. Заснуть быстро она не надеялась, но спокойное дыхание Лэндри и мягкое, согревающее тепло его тела расслабили ее, и она провалилась в глубокий сон.

Кейд открыл глаза и увидел перед собой черную мглу пещеры. Оливия спала, и он прислушался к ее дыханию. Как глупо не спать только ради этого. Неужели он так по ней соскучился? Настолько, что для того, чтобы на душе стало спокойно, ему достаточно слышать, как она ровно дышит? Зачем же он позволил ей уйти? Тогда причина была ясна, самолюбие было уязвлено, его сжигал гнев и обида на то, что его преда ли. Однако он верил, что сейчас Оливия сказала правду.