Особенно жутко было, когда ладья проваливалась между волнами и прямо над головой, казалось – только руку протяни, Любеня видел шипящую и грохочущую воду, готовую их накрыть. Только тяжелое бревно-киль, протянутое под всем днищем, не дает волнам перевернуть драккар, не сразу догадался он…

Впрочем, и это оказалось еще не буря! Самое страшное началось позже, когда день окончательно превратился в ночь, когда темные водяные валы выросли вышиной с горы, а воздух так перемешался с соленой водой, что, похоже, ей они и дышали.

Нет, он уже не думал остаться в живых, не понимал, почему свеи еще на что-то надеются, без устали разворачивая драккар носом к волне. Любеня только молил про себя духов предков, чтоб те быстрее забрали его в светлый и тихий Ирий, подальше от этого ревущего кошмара…

* * *

Прошло много дней, и Любеня опять перестал надеться уцелеть. Долгая буря забросила их неизвестно куда, они все плыли и плыли, дни сменяли ночи, а вокруг была все та же сверкающая вода.

Припасы кончились, последние горсти зерна дожеваны, и воины вдруг подступили к нему с ножами. Но старый Якоб прикрикнул на них, и тогда они cхватили толстогубого Алеку. Тот, понимая, пронзительно завизжал, но крик тут же оборвался, сменился булькающим хрипом. Свеи быстро перерезали горло оличу, слили за борт лишнюю кровь и распластали на куски так же ловко, как когда-то на берегу реки пластали кабанчика. Красно-сизые потроха выкидывали прямо в воду и за кораблем потянулись вездесущие чайки, выклевывая добычу из волн. Их заунывные крики стали единственным погребальным словом подлому…

Неприглядная обыденность этой смерти поразила мальчика. Вот только что человек был живым, двигался, говорил, дышал – и вот уже куски кровавого мяса. И на человека уже не похож… Просто мясо!

Любеня несколько раз сказал себе, что не стоит жалеть такого никчемного человека. Подлый он, по заслугам и почет принял… Но жалел.

Свеи жевали олича сырым, мочили куски мяса в забортной воде и ей же запивали трапезу, зачерпывая воду шлемами и смывая кровь с усов и бород.

Любене тоже предложили мяса. Старый Якоб совал ему куски, еще сохраняющие теплоту жизни. Говорил на ломаном языке родичей, мол, ешь, надо есть, каждый человек должен есть, иначе он умрет раньше времени. Старый шрам кривил морщинистое лицо, и было не понять, то ли он усмехается, то ли хмурится угрожающе.

Мальчик взял мясо. Потом, незаметно, выкинул его за борт. Он так и не смог его есть, как не мог пить горько-соленую морскую воду, от которой выворачивало все нутро.

Совсем уже умирал, лежа на днище и часто теряя сознание…

Но – оберег Велеса! Он спас, не иначе! – думал потом Любеня.

Впереди, за бесконечной водой, вдруг показалась туманная дымка, которая все густела, пока не превратилась в темную полоску берега.

Свеи, завидев знакомые берега, шумно радовались возвращению, а мальчик не знал, радоваться ему или плакать…

Чем более северный пояс удален от солнца и замерзает от снега и льда, тем более это здорово для человеческих тел и благоприятно для увеличения народов, и наоборот, чем ближе южные страны к жару солнца, тем более подвержены болезням и менее пригодны для воспитания смертных. Поэтому и произошло так, что столь большие народы родились на севере…

Павел Диакон. История лангобардов. VIII в. н. э.

Старый Дорин был прибит тяжелым копьем прямо к двери сарая. «Словно жук, которого дети нанизывают на соломину и пришпиливают для потеху к земляной завалинке», – подумал Рорик.

Копье глубоко вошло в грудь, плотно прижав тело к серому, мореному временем дереву. Голова с открытыми, невидящими глазами свесилась, словно убитый смотрел вниз, пытаясь понять, что случилось. Седые волосы неряшливо падали на лицо, и борода повисла бесформенным клочком ветоши. Ровный, устойчивый ветерок с моря шевелил пряди, и от этого знаменитому ярлу и конунгу Рорику Неистовому казалось, что старик вот-вот встряхнется, поднимет голову, скажет что-нибудь сварливо и громко, в своей обычной манере.

Но что тут скажешь? И так все понятно. Двор борна Дорина Щербатого разорен, вещи и припасы раскиданы по двору, сам хозяин заколот копьем, скорее всего – своим же. Прямо перед ним на земле валяется топор-колун. Похоже, старый перед смертью пытался наскочить на обидчика с тем, что под руку подвернулось. Его молодая невестка тоже лежала мертвой неподалеку, тело взрослого сына с пробитой головой они нашли перед входом в низкий дом под земляной крышей. В доме – двое маленьких, мальчик и девочка. Даже не убиты железом – задавлены как котята. И сделал это один человек…

Рорик тронул древко копья, потянул на себя. Сразу выдернуть не получилось. Пришлось взяться второй рукой, потянуть с силой. Копье поддалось. Ярл на мгновение замер, напряжением мускулов удерживая висящее на древке тяжелое тело. Потом копье переломилось с сухим, неприятным треском, и мертвец рухнул на землю.

Когда-то старый Дорин ходил в набеги еще с его дедом, Рориком Гордым, знал конунг. Был, говорят, опытным и удачливым воином. Он до сих пор, несмотря на возраст, оставался в силе и здравом уме. Поговаривали даже, что старик по-хозяйски делит с сыном молодое тело невестки, а тот на него злится за это и грозится прибить. За глаза, правда, грозится, сын против отца жидковат, ни разу не пошел с дружиной в набег, добыть мечом собственное богатство. Жил в доме старого как приживальщик и терпел волю хозяина, вспоминал Рорик.

Наверное, смерти его дожидался. Небось надеялся – помрет старый, и он сам будет владеть землями и двором. Теперь оба мертвы… Помирились… В сущности, для старого – хорошая смерть: на самом закате долгой и славной жизни, но еще при уме и телесной силе. От оружия, как подобает воину. Для сына – совсем не хорошая: столько ждать, терпеть и умереть вместе с ненавистным родителем. Девы-норны, обрезая его судьбу огромными ножницами, наверное, посмеялись над тщетой человеческих замыслов, усмехнулся конунг.

Он отбросил остатки древка и отвернулся от мертвого.

Да, один человек… И женщину, что третьего дня изнасиловали и убили по дороге к дальним хуторам – он… И несколькими днями раньше, когда перебили всю семью Доги Короткорукого – тоже он… Агни Сильный!

Знаменитого воина теперь открыто называют Агни Безумным. Только он своими ручищами может так глубоко засадить копье в стену, что вытащить его трудно даже конунгу.

– Рорик! Иди сюда, – позвал старый Якоб-скальд.

Конунг подошел:

– Что тут?

– Нож нашел. Это не Ассура, я помню этот нож.

Старик протянул ярлу короткий, широкий клинок с небольшим загибом лезвия. Рукоять ножа была искусно вырезана из рыбьей кости. Рорик взял его, повертел в руках. Он тоже помнил. Однажды Агни Сильный, разгорячась пивом, загнал его в стойку дома могучим ударом и предложил трем молодым дренгам, еще не пробовавшим себя в бою, под заклад выдернуть его одним рывком. Никто из дренгов, помнится, так и не получил закладного серебряного браслета. Гулли Медвежья Лапа, тоже могучий воин, выдернул клинок из балки и потребовал награду. Но Агни отговорился тем, что спорил с дренгами, а Гулли, мол, не к лицу претендовать на добычу желторотых. Гулли не отрицал, что он знаменитый воин, но браслет все равно хотел. Знаменитые ратники, споря о выигрыше, чуть не сцепились до смертельного поединка на равном оружии, помнил Рорик. Веселая была пирушка…