Я в затруднении почесал кончик носа и с надеждой покосился на обиженную пантеру по имени Лена. К моему изумлению, второму за последние полчаса, на ее очаровательной мордашке не осталось и следа оскорбленной гордости. Мило улыбнувшись, конечно, не мне, а Дону Теодору, она промурлыкала с самым невинным видом:

— Если я ничего не путаю, Федор Кузьмич, это — Нурия Рафаиловна Саликбекова, ведущий специалист центра «Световид» по бесконтактным методам лечения.

— Текст к ней будет?

— Разумеется. Даже небольшое интервью есть о перспективах традиционной медицины. Хотя, вообще-то, у Дмитрия Алексеевича информации, наверное, побольше, он же весь вечер общался непосредственно с руководителем центра!

Сказав это, Одоевская метнула в меня такой саркастический взгляд, что стало ясно, ничего-то она не простила и не осознала, и будет отныне на моей совести еще одно загубленное женское сердце, надеюсь, последнее. Самое интересное, что в действительности между нами, выражаясь языком женского романа, ничего серьезного не было. А была девичья влюбленность с одной стороны, да почти отеческая забота — с другой, редкие прогулки в парке, да дружеские «чмоки» в щечку у подъезда. И вдруг — на тебе! М-да, «чужая душа — потемки, а женская — полный мрак», как сказал один мой знакомый, когда от него ушла четвертая жена.

Мои невеселые размышления снова прервал Дон Теодор.

— А это кто на сцене? — и он продемонстрировал другой снимок.

Там, облитая светом двух софитов, в спокойной и уверенной позе стояла на помосте перед микрофоном моя единственная и желанная, Женщина с большой буквы, мое счастье и погибель!

— Это Ирина Андреевна Колесникова, учредитель и глава центра «Световид». — Я постарался ответить ровным и спокойным голосом, но не был уверен, что у меня получилось.

— Текст есть? — Маслову явно тоже понравилась эта удивительная женщина, потому что он, продолжая держать фотографию перед собой на вытянутой руке, другой рукой, не глядя, включил свою гордость — полноцветный плазменный сканер, собираясь заняться компьютерной коррекцией снимка для печати.

— Н-нет, Федор, — пробормотал я, чувствуя, как наливаются краской мои бедные уши. — Но я восстановлю, по памяти.

— Не получится! — фыркнула ревнивая пантера и, вызывающе покачивая бедрами, прошествовала мимо меня к двери.

— Это почему же? — по инерции спросил я, хотя почувствовал подвох, и нарвался.

— Потому что у тебя в голове со вчерашнего дня сплошные междометия! — И юная чертовка торжествующе хлопнула дверью.

Я выругался и полез за сигаретами, потом долго не мог найти зажигалку, а потом Дон Теодор, закончив разглядывать мои пылающие уши, глубокомысленно изрек:

— Женщина бывает не права только до тех пор, пока не начнет говорить… Что, действительно, все так серьезно?

— Серьезней не бывает, Федя, — мне наконец-то удалось прикурить, и я торопливо затянулся пару раз подряд, стараясь унять разгулявшиеся нервы.

— Ладно, как говорится, «пожуем — увидим». — Маслов уже успел отсканировать фотографию и теперь задумчиво разглядывал ее электронную копию на экране монитора. — М-да, от такой женщины, пожалуй, можно немножко сойти с ума, — и он принялся колдовать над клавиатурой, задавая параметры коррекции.

Некоторое время было тихо. Я окончательно успокоился и, докуривая сигарету, лениво следил, как дым длинными сизыми языками медленно втягивается в вентиляционную решетку. Но едва я собрался снова заняться редактированием, Дон Теодор вдруг громко сказал «ни фига себе!» и поманил меня пальцем.

— Дима, иди-ка, полюбуйся на свою ненаглядную!

— Что случилось? — У меня в животе шевельнулся холодный червячок настороженности.

Подойдя к столу Маслова, я взглянул на экран… и обомлел. На хорошо знакомой фотографии вместо Ирины у микрофона стояла другая женщина — Нурия Саликбекова!

— Ты зачем монтаж-то делаешь? — попытался пошутить я, стараясь отогнать нехорошее предчувствие.

— А это не монтаж, Дима! — Федор выглядел озадаченным не меньше моего. — Я всего лишь запустил программу коррекции освещения объекта, и — вот результат!

— Так не бывает! — призвал я на помощь свою любимую фразу. — Наверное, произошло наложение кадров, не сработала перемотка.

— Увы! Если бы это было наложение, все фоновые детали были бы смазаны, потому что при ручной съемке точно совместить два разорванных во времени кадра невозможно, даже при полной неподвижности оператора! — Дон Теодор сказал это в своей обычной безапелляционной манере, и я почувствовал, как пол буквально уходит у меня из-под ног.

— Не может быть, — тупо повторил я мгновенно севшим голосом. — Я же прекрасно помню, что речь произносила Ирина… Колесникова, и никакой Нурии даже близко не было! Я там даже не пил, Федя, ничего, кроме сока какого-то.

— Охотно верю, — невозмутимо кивнул он. — Тогда остается только одно разумное объяснение. Обе женщины достаточно похожи, издалека. И при определенном освещении, а там явно имелись софиты или еще что-то подобное, вполне можно спутать одну с другой. Кстати, какого цвета было платье на, мм-м, Колесниковой?

— Темно-синее…

— А на… второй?

— Не знаю. Я ее там вообще, по-моему, не видел. Про Саликбекову мне сказала Ирина, и то, когда мы уже уходили оттуда.

Я добросовестно пытался восстановить в памяти подробности презентации, но так и не вспомнил, где же я мог видеть эту Нурию?

— Здесь получается темно-зеленое, — кивнул на экран Маслов. — По законам цветовосприятия, эти два оттенка при искусственном боковом освещении могут выглядеть одинаково. Так что, я думаю, никакой мистики тут все-таки нет, сплошная физика, но весьма эффектная, однако!

Конечно же, для моего рассудка объяснение Дона Теодора подходило как нельзя кстати, но вот в душе по-прежнему колыхался туман сомнения и беспокойства. В таком состоянии ни о какой творческой работе не могло быть и речи. Поэтому, поблагодарив Федора за содействие и участие, я в спешном порядке покинул родную «уголовку», молясь про себя, чтобы где-нибудь по пути не столкнуться с обиженной пантерой по имени Лена.

Однако домой, как намеревался поначалу, я не попал, потому что в машине меня настигла трель мобильника. Звонил мой закадычный друг и товарищ Олег Ракитин, которого я не видел и не слышал вот уже целых двое суток с достопамятного «пивного воскресенья».

— Привет, котяра! Ты где сейчас?

— В пути, Олежек, я всегда в пути! — меня уже давно тянуло на философский лад, а Ракитин только ускорил этот процесс.

— А что если твой путь пройдет через «Сибирское бистро» на Новособорной? — голосом библейского искусителя спросил он.

Я внутренне содрогнулся, вспомнив свое позавчерашнее «падение» на пару с Берестом в этом известном всему городу заведении, и сказал: