История с убийством стремительно превращалась в курортный роман, и нет ничего удивительного в том, что вскоре Михаил совершенно запутался, тем более что его мысли постоянно отвлекались на посторонние предметы.

«Интересно, кто шлет графине письма с Маврикия? И где вообще находится этот Маврикий?»

После завтрака он отправился в Баден и пошел прямиком в гостиницу «Золотой рыцарь», где от Лукерьи узнал, что господа уехали в Старый замок, и неизвестно, когда вернутся.

— Они уехали с Натальей Денисовной? — спросил Михаил, просто чтобы сказать что-нибудь.

— И генералом, — важно ответила Лукерья, взирая на него с высоты своего немалого роста.

До Старого замка было далеко, и к тому же, пока он добрался бы до места, Назарьевы и Меркуловы вполне могли бы уже вернуться в Баден. Михаил выпил кофе, погулял по Рыночной площади и решил заглянуть в читальню. На набережной он увидел Гончарова, который, заметив его, повернулся к нему спиной. Авилов был наслышан о странностях Ивана Александровича, о его перепадах настроения, болезненной подозрительности и истории с Тургеневым, которого Гончаров обвинил в плагиате, но поведение старшего коллеги все же сильно задело Михаила. Однако через минуту он и думать забыл о своей обиде, потому что его нагнала коляска, в которой ехали графиня Вильде и престарелая княгиня Хилкова. Княгиня, которая когда-то вела разгульный образ жизни, теперь сделалась так уродлива, что если бы ее увидели семь смертных грехов, они бы от ужаса обратились в добродетели. Представив Михаила своей знакомой как charmant homme de lettres[29], графиня прощебетала, что они направляются в Старый замок с тем, чтобы пообедать в тамошнем ресторане, который славился как своей кухней, так и открывающимися сверху видами. С замирающим сердцем Михаил попросил позволения составить дамам компанию.

— Ах, я, право, не уверена, будет ли это прилично, — хихикнула княгиня.

«Старая ведьма!» — подумал Михаил, бледнея от бешенства.

— Хотя в моем возрасте я уже могу позволить себе не обращать внимания на сплетни обо мне, — продолжала старая дама и, усмехаясь, добавила: — К сожалению, конечно…

С некоторым опозданием писатель сообразил, что раз Вера общалась с княгиней, значит, та в некотором роде стоила своей знакомой и что ему придется нелегко; но делать было нечего, и, почтительнейше поблагодарив Хилкову, он сел в экипаж. Гончаров, который обыкновенно жаловался на плохое зрение, со своего места тем не менее прекрасно разглядел все происходящее и проводил коляску озадаченным взглядом.

Дорога, ведущая к Старому замку, очаровательна, но Михаилу не дали насладиться видами, потому что дамы атаковали его вопросами, которые следовали друг за другом с такой стремительностью, что в какой-то момент писатель почувствовал себя кем-то вроде хлебного мякиша, на который налетели, треплют и клюют воробьи. Княгиня хотела знать все о его семье, родне, знакомых, привычках, мыслях, устремлениях и мечтах. Она едва выслушивала ответы и сама говорила без умолку, перепрыгивая с предмета на предмет, вставляя к месту и не к месту анекдоты из собственной жизни и воспоминания, которых за семьдесят с лишним лет у нее накопилось немало. Вера Андреевна куда больше слушала, чем говорила, но ее замечания чаще застигали Михаила врасплох. Он терялся, с досадой думал, что выглядит смешно и что две пустейшие женщины, должно быть, забавляются его неловкостью. Если бы его так не тянуло в Старый замок, он бы, наверное, наплевал на все приличия и настоял бы на том, чтобы покинуть коляску на полдороге.

— Вы, конечно, знакомы с Иваном Сергеевичем, — сказала княгиня, словно считала само собой разумеющимся, что всякий писатель, прибывающий в Баден, был просто обязан представиться Тургеневу. Михаил начал объяснять, что еще не имел случая с ним познакомиться.

— Его отец был красавец, кавалергард, — Хилкова даже вздохнула, вспоминая, ее глаза затуманились. — Я хорошо его помню. Очень хорошо! — прибавила она со значением.

— Вы всегда все помните, Мария Алексеевна, — в тон ей заметила Вера.

— Он неудачно женился, — продолжала княгиня. — Мог бы лучше распорядиться собой, но у маменьки Ивана Сергеевича было солидное приданое. Que peut-on faire contre l’argent? — rien![30] Разумеется, брак, где замешаны трое — муж, жена и деньги, — счастливым не бывает. Он изменял ей, она изводила его ревностью, а когда он умер, даже не поставила ему памятника.

«А если третий в браке — безденежье, такой брак можно считать счастливым?» — едва не спросил Михаил, но удержался. Коляска остановилась: они были уже возле ресторана, и писатель сразу же увидел компанию, сидящую на террасе за большим столом. Натали, генерал, их сын, Глафира Васильевна — на сей раз без своей собачки, Петр Николаевич, Анастасия, какой-то незнакомый военный и — сюрпризом — Платон Афанасьевич Тихменёв.

— Voilà la demoiselle[31], — промолвила Вера вполголоса, обращаясь к княгине и глазами указывая на Анастасию.

Натали повернула голову и увидела вновь прибывших. Генерал прервал разговор о политике, который вел с Тихменёвым. Последовали приветствия и представления. Незнакомый военный оказался Модестом Михайловичем Дубровиным, состоящим в чине полковника. На вид этому холеному блондину с рыжеватыми усами было лет тридцать пять, и Михаил поневоле задался вопросом, каким образом он успел в таком возрасте заделаться полковником. Впрочем, писатель легко простил бы Дубровину и происхождение, и могущественных родственников, которые ускорили его карьеру, если бы не красноречивые взгляды, которые тот то и дело бросал в сторону Анастасии.

«Так вот он какой, ее будущий жених…»

Михаилу сделалось душно и тошно; окружающие его сказочные виды, птицы, щебечущие в листве деревьев, развалины старинного замка, которые до сих пор поражали воображение, — ничто его не радовало, ничто не привлекало глаз. Но в то же время какая-то часть его существа — писательская квинтэссенция, если можно так выразиться, — продолжала неутомимо наблюдать все происходящее и регистрировать впечатления. Он видел, что Натали вовсе не рада графине Вильде, а генерал, напротив, стремится быть с ней подчеркнуто любезным. Супруги Назарьевы выглядели сконфуженными: неожиданное появление писателя в компании двух аристократических особ выбило их из колеи. Что касается Анастасии, она словно ушла в тень и была вся — вежливость, благоразумие и сдержанность.

Генерал Меркулов спросил у княгини, не окажет ли она им честь присоединиться со своими спутниками к их компании. Поломавшись, Марья Алексеевна согласилась. Во времена ее молодости ужимки княгини, должно быть, казались очаровательными, но сейчас они выглядели просто устрашающе. Морщины на ее дряблом лице дергались и меняли очертания, ссохшаяся шея наводила на мысль о какой-то хищной птице, а на все, что располагалось ниже шеи, лучше было вовсе не смотреть. Михаил подумал, что если бы многочисленные любовники княгини могли увидеть из прошлого, во что она однажды превратится, они бы не выдержали и в панике сбежали. Тут он заметил ироничный взгляд Веры Андреевны, и у него возникло нелепое ощущение, что графиня прочитала его мысли. Он попытался уверить себя, что это невозможно, но ощущение росло, крепло и в конце концов обратилось в уверенность. Однако тут генерал Меркулов заговорил с графиней, и она повернулась к нему.