Военная среда, как и чиновничья, являлась остро конкурентной. В продвижении по службе видели личные «хотения» представителя верховной власти. Недаром в «Послании к слову „так“» Дашкова пишет:

Для нашего современника неясно, почему человека следует награждать за еще не сделанное дело. Но два века назад мыслили иначе. Право рождения ставило знать в первый ряд тех, кому раздавали высокие чины. А уже назначение на должность позволяло показать себя. Кроме того, существовала жесткая система «старшинства»: если человек, раньше вступивший в службу, еще не имел соответствующих наград, значит, и младший не мог получить их, даже совершив подвиг. Брат княгини Семен Романович Воронцов, например, воспринял продвижение своих сослуживцев к новым чинам как личное оскорбление: «На это последнее гонение я отвечал только подачею просьбы об окончательном увольнении меня от службы»[70]. Эти слова перекликаются со стародумовскими: «Гораздо честнее быть без вины обойдену, чем без заслуг пожаловану».

В «Предисловии» к «Проекту фундаментальных законов» ясно сказано: «Надлежит правлению быть так устроену, чтобы… никто из последней степени не мог быть взброшен на первую, ни с первой свергнут на последнюю»[71]. Ни о какой «социальной мобильности» сторонники этого взгляда не хотели и слышать. Именно ее именовали «подлой выслугой».

Когда Петр III взялся вычищать из армии офицеров, выслужившихся не из дворян, его поддержал командующий П. А. Румянцев, назвав последних «сволочью». «Я тех, кои не из дворян и не из офицерских детей, вовсе не произвел, — писал он 8 июля 1761 года, — случай казался мне наиспособнейший очиститься от проказы, через подлые поступки вся честь и почтение к чину офицерскому истребились»[72]. Так мыслили многие, Фонвизин верно уловил настроения зрителей.

Дворянин ли Скотинин?

Нашего современника вводит в заблуждение отрывок из рассказов дядюшки, где повествуется об обязанности дворянина служить, не уклоняясь от ратного труда. В юности Стародум подружился с сыном вельможи. Началась война. «Я бросился обнимать его с радостью. „Любезный граф! Вот случай нам отличить себя. Пойдем тотчас в армию и сделаемся достойными звания дворянина, которое нам дала порода“. Вдруг мой граф сильно поморщился и, обняв меня, сухо: „Счастливый тебе путь, — сказал мне, — а я ласкаюсь, что батюшка не захочет со мною расстаться“. Ни с чем нельзя сравнить презрение, которое ощутил я к нему в ту же минуту».

Кажется, что приведенный отрывок наиболее прозрачен. Как мы ошибаемся! Службой дворянин подтверждал свое право владеть поместьями — то есть жить за счет труда крестьян. Его поили и кормили, чтобы он на войне подставлял лоб под пули. Такова незамысловатая логика эпохи. Отказываясь идти в армию, друг Стародума фактически отказывается от своего дворянского звания — «породы». Ничего общего с уклонением от воинской службы в современном толковании история не имеет. Крестьяне того времени, уводимые в солдаты по рекрутскому набору, всеми силами старались остаться дома — наносили себе физические повреждения или «миром» покупали заместителя для службы.

Судьба офицера была иной. Он оказывался «повинен защищать Отечество», как сказано в «Словаре Академии Российской»[73]. То есть как бы заранее виновен, поскольку прежде, до ухода на службу, жил не просто мирной, но и полностью обеспеченной жизнью.

Возможно ли было владеть имениями и не носить дворянского звания? Часто между понятиями «помещик» и «дворянин» ставят знак равенства. Однако еще в Уложенной комиссии 1767 года остро вставал вопрос о законодательном разрешении всем сословиям приобретать населенные земли. Исключительное право дворян на имения с крепостными было зафиксировано только в «Жалованной грамоте» 1785 года. До этого землю с населявшими ее людьми могли покупать люди неблагородного происхождения, разбогатевшие купцы и приказные служащие.

Таковы Скотинины, стремящиеся породниться с дворянством, но сами дворянами не являющиеся. Тарас говорит: «Пращура нашего ни в какой герольдии не отыщешь». Зато, добавляет Простакова, «достаточек, хоть и небольшой… да свиней завод неплох». Эта тонкость обычно ускользает от комментаторов. Между тем Стародум ясно отказывает Тарасу в руке Софьи: «Для того-то ты ей и не жених». Тот упорствует: «Пусть болтают, что Скотинин женился на дворяночке. Для меня все равно». Возражение дяди: «Да для нее не все равно, когда скажут, что дворянка вышла за Скотинина» — сейчас оказывается не понято. За непонятностью его пропускают, хотя оно дает новое звучание позиции Стародума.

Путем браков неблагородные помещики как бы протискивались в дворянское сословие. Кроме того, они отправляли детей в армию, те получали чины, закреплявшие личное, затем потомственное дворянство. Учрежденная Петром I Табель о рангах позволяла подняться по ступеням иерархии не только к самым высоким должностям, но чаще — к первым офицерским чинам, а значит, к «благородству». Такая система вызывала резкую критику со стороны «природного» дворянства, с ней мы сталкиваемся в «Недоросле».

Старое доброе…

Когда погружаешься в тексты представителей аристократической оппозиции, кажется, что все они говорят одно и то же, да еще и сходным языком. Это чувство возникает благодаря общности протографов, которые читали образованные люди того времени: Монтескье, Локк, Руссо, Гольбах, Гельвеций и т. д. Но постепенно ощущение безличности проходит и у каждого писателя обнаруживается свой голос, а вместе с ним и свой пунктик, вокруг которого вращается его художественная вселенная.

Фонвизин высоко ценил петровскую старину с ее культом дворянской службы. Недаром Стародум назван Стародумом — он мыслит на старый лад, то есть исповедует ценности недавней, но ушедшей эпохи, где все делалось по чести и совести. «Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать, — говорит он Правдину. — Служил Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нынче многие не стоят одного… В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные… К научению было мало способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову».