Весь театральный класс затаил дыхание.

– Мне их в рюкзак подложили, – сказала Ева. – Зачем мне чужие часы? Тем более мужские.

Последний аргумент на короткое время поставил совет педагогов в тупик. Казалось, учителя не знали, что еще сказать.

– Точно не брала? – спросил Нянькин.

– Нет, – сказала Ева твердо, а после обратилась к одноклассникам: – Чего вы на меня смотрите? Не брала я ничего!

Рома спрятал глаза. Ему почему-то стало стыдно, неудобно и захотелось скорее оказаться в коридоре, а лучше дома, подальше от школы.

Макар Семенович повернулся к педагогам и сказал нечто неразборчивое. На что Нянькин ответил довольно внятно:

– А я говорил, не надо было делать из этого событие…

Ева взяла свой злополучный рюкзак и вышла из класса, не спросив разрешения. Никто ее не задерживал. Это был последний урок. Театральных занятий в пятницу не было. Калина громко сказала, что все свободны. Школьники торопились выйти из класса. У дверей образовалась пробка.

Когда Рома проходил мимо кафедры, он услышал, что Калина, наклонившись к Андрею Григорьевичу, сказала тихо-тихо:

– Теперь… перессорятся.

На что лысый Андрей Григорьевич ответил:

– Перестань, все образуется.

Калина покачала головой. Она не верила, что все образуется.

Выходные прошли прекрасно. Рома и думать забыл о часах и о школе. Он ходил с родителями в кино. Папа уснул в мягком кресле. Его не смущал мощный стереозвук, от которого, казалось, звенела мелочь в карманах у зрителей.

Уже дома папа, всегда строгий и положительный, решил поиграть. Он, бывало, неожиданно превращался в ребенка. Когда никто не видел. В этот раз он принес из одежного шкафа вешалку со своими галстуками. Если в радуге было бы столько цветов, жители земли ходили бы, задрав головы. Галстуков было, наверное, больше пятидесяти, может, сто. Рома не считал.

– Ты закрываешь глаза, – объяснил отец правила игры, – подходишь к вешалке, берешь галстук и, не глядя, говоришь, какого он цвета.

Рома не сообразил:

– А как я это пойму?

– Ты должен почувствовать. Сосредоточишься, и этот цвет как бы появится у тебя в мозгу. Это называется биоэнергия…

Тут вмешалась мама:

– Не морочь ребенку голову.

– Я не морочу, – сказал отец. – По телевизору видел. Говорят, это не так сложно.

– Хорошо, – сказал Рома, – я могу попробовать.

И он закрыл глаза.

На ощупь все галстуки были разными. Одни – мягкие, скользящие по ладони, другие жесткие с вплетенными синтетическими нитями, по которым приятно было провести большим пальцем. Рома положил себе на ладонь один из галстуков. Еще сильнее зажмурился.

– Ну… – услышал он нетерпеливый голос отца.

Никакого цвета у Ромы в мозгу не появилось. Он просто сказал:

– Синий.

Рома открыл глаза. Увидел удивленные лица папы и мамы. Он посмотрел на ладонь. В ней лежал галстук темно-синего цвета.

– Это совпадение, – сказал отец, – случайность.

– Неправда, – вступилась за Рому мама, – много у тебя еще синих галстуков?

Действительно, синий галстук был один. Имелось несколько небесно-голубых, но синий один.

Папа нахмурился.

– Давай еще раз попробуем, – сказал он Роме.

– Не хочу, – ответил Рома.

Он испугался, что во второй раз не получится.

Папа не стал настаивать. Он снял синий галстук с вешалки, расправил его и произнес:

– Завтра на работу надену.

В понедельник Юрик встретил Рому у школьного крыльца.

– Я долго думал, – заявил он вместо приветствия, – и понял, что это Ева часы взяла.

Рома не понял, почему он так решил.

– Потому что она все блестящее носит, сережки там, браслеты…

– Хочешь сказать, она стала бы часы роговские носить?

Юрик на секунду задумался.

– Ну кто ее знает? Может, и стала бы. Она такая эстравагантная…

– Экстравагантная, – поправил Рома.

– У тебя зубная паста на носу, – парировал Юрик.

Рома потер нос. Паста на носу и даже в волосах – такое с ним случалось.

Возле школьной раздевалки они встретили Нянькина. Педагог имел расстроенный вид. Он переложил тренерский свисток в другую руку – Нянькин был единственным педагогом, который здоровался с учениками за руку. Рукопожатие Нянькина оказалось неожиданно слабым.

– Ребята… Я вас очень прошу… – Нянькин с трудом подбирал слова. – Ева Иванова… Ей сейчас придется несладко. Пожалуйста, будьте к ней снисходительней.

Для Евы настали непростые времена. Юля Балта пересела на другую парту. Вокруг Евы образовался круг отчуждения. Все в классе обходили ее стороной. Ученики входили в класс, не здоровались с Евой, рассаживались, старались не смотреть в ее сторону. Это старое слово «бойкот».

Поведение одноклассников в итоге вывело Еву из себя.

– У кого ручка черная есть? – спросила она громко.

Никто ей не ответил.

Смущенный Веролоев принялся протирать стекла очков, рискуя стереть их в пыль. Иоффе внимательно изучал пустые страницы дневника, перелистывая их длинными пальцами.

Ева, оглядевшись по сторонам, повысила голос:

– У кого ручка черная есть, я спрашиваю?

Катапотов сделал вид, что чинит свой мобильный. Остальные опустили глаза долу.

– Я что, одна в классе?! – не унималась Ева. – А, ну тогда, однокласснички, скажу сейчас, что я обо всех о вас думаю…

Ева набрала в легкие воздуха. Алла Мирославская, сидевшая в соседнем ряду, зажмурилась. Возможно, она не хотела узнавать о себе ничего лишнего.

Рома не дал Еве продолжить. Он быстро протянул ей ручку. Синюю ручку. Другой у него не было.

– На, возьми, у меня еще есть.

Ева не ожидала такого поворота. Она смерила Рому презрительным взглядом и сказала:

– Себе оставь.

В этот момент в класс вошла Калина. Помимо танцев она преподавала английский язык.

– Hi, everyone, – звонко приветствовала она учеников.

– Good day, – ответил нестройный хор голосов.

Дверь на тугой пружине открывалась с трудом. Рома и Юрик вошли в мужской туалет. Народу здесь было, как в метро в час пик. Кто-то играл с приставкой, кто-то читал, а Катапотов пробовал курить, пуская дым по стене. Правда, при появлении Ромы и Юрика он, думая, что входят учителя, спрятал сигарету в карман. Не смог ее быстро вытащить и заплясал на месте, хлопая себя по ноге, пытаясь затушить сигарету уже в кармане. Никто не обратил на Катапотова внимания. Такое здесь часто случалось. Учителя редко заглядывали в школьный туалет, поэтому для школьников уборная стала чем-то вроде клуба. Здесь можно было спокойно поговорить обо всем на свете.