Он кивает на мой телевизор и стереосистему.

– Как я понимаю, в деньгах вы не нуждаетесь?

– Нет.

– Большинство наших клиентов тоже. Но их бесит, что их держат за дураков. Дело не в деньгах, а в том, чтобы выбить из должника эти деньги. Любой ценой. Кстати, если я добиваюсь желаемых результатов, я беру очень недешево. – Одли объясняет, что его гонорар в данном случае будет раз в двадцать-тридцать больше той суммы, что мне задолжали «Хватай-беги», в зависимости от того, сколько времени у него уйдет на то, чтобы их расколоть.

– У меня есть своя команда, и иногда я еще нанимаю людей со стороны, если мне нужен определенный типаж. Для вашего случая: большая компания, роскошный офис, явная страсть к показухе, – лучше всего подойдет Уилф. Если я заявлюсь туда сам и скажу, что мне надо поговорить насчет одного маленького недоразумения, и не подскажете ли, к кому мне обратиться, то я целый день проведу в приемной за увлекательным созерцанием рыбок в аквариуме, а если мне и удастся с кем-нибудь поговорить, меня сразу пошлют подальше, а если я буду настаивать, они позовут охрану со всеми вытекающими последствиями.

Но если туда пойдет Уилф, это будет уже совершенно другой коленкор. Уилф – театральный актер на пенсии. Стоит лишь на него посмотреть, и сразу хочется вызвать «скорую». Даже когда он не играет, вид у него все равно убийственный: худой, изможденный, трясущийся восьмидесятилетний старик. А теперь представьте картину: вот такое вот чудо в бедненькой и вонючей пенсионерской одежке входит в их навороченный офис – еле-еле идет, опираясь на костыли, и натужно кряхтит.

Девушка в приемной наблюдает за тем, как он полчаса тащится от дверей к ее стойке, отдуваясь на каждом шагу и закатывая глаза. Потом он говорит: «Доброе утро. Мне жутко жаль, что приходится отнимать у вас время, я понимаю, как вы тут все заняты, но ваша компания должна моей внучке деньги». И – всё. Что бы компания теперь ни делала, они попали. Им уже не отвертеться. Самое лучшее, что они могут сделать, это выписать чек немедленно. Уилф, когда он в ударе, это чума. Если с ним просто не разговаривают, он тихо всхлипывает и пускает слезу, а в особенно тяжких случаях может и напрудить в штаны. Если его выгоняют на улицу, он бьется в истерике. Если они вызывают полицию… полиция берет его сторону. «Прошу прощения. Я ненавижу докучать людям, тем более когда они занимаются делом. Но моя внучка…» Я помню всего один случай, когда выступление Уилфа не возымело воздействия сразу. Тамошнее руководство держалось неделю. Уилф тогда превзошел сам себя. И в конце концов они сдались.

Одли дает мне свою визитку. Да, я, пожалуй, воспользуюсь его услугами. Он улыбается:

– Я, наверное, рискую вас рассердить, но я все-таки должен спросить: вы точно сделали ту работу, за которую выставили им счет?

– В каком смысле?

– У меня есть приятель, Фил. Он живет на поддельных счетах. Рассылает счета по различным компаниям, и случается, что компании платят. По словам Фила, такие аферы лучше всего проворачивать с большими компаниями, и счет должен быть на достаточно крупную сумму – иначе какой смысл возиться? – но все-таки не настолько крупную, чтобы бухгалтеры обратили на нее внимание. Ты посылаешь в компанию счет за оказанные услуги, не особо вдаваясь в подробности, что это за услуги – так, в общих чертах. По большей части компании просто не обращают внимания на эти счета, но если кто-то заплатит – тебе уже хватит. Фил живет очень неплохо, но он почти не выходит из дома: целыми днями «штампует» счета. Я как-то тоже решил попробовать, но потом подумал, что мне это не подойдет. Я не могу сидеть дома. Мне нужно общаться с людьми.

Мне понравилась эта мысль. Ну, насчет поддельных счетов. Семь лет назад у меня обокрали квартиру. На самом деле ничего ценного воры не взяли: так, что-то по мелочи, – но они разворотили входную дверь, а она была не из дешевых. Понятно, что я не могла бегать по магазинам в поисках новой двери, когда у меня не было вообще никакой двери. Страховая компания ничего мне не выплатила, так что мне пришлось менять дверь за свой счет, а у меня тогда было туго с деньгами. Это кое-чему меня научило, и когда меня обокрали во второй раз, года через два после первого случая, я записала в своем заявлении несколько ценных вещей – выдуманных вещей, которые у меня якобы украли. Не ради наживы, а чтобы возместить расходы, когда страховая компания опять меня кинет. Они промурыжили меня почти полгода, но в конце концов выплатили компенсацию за утерю выдуманного имущества. Кстати, за то, что у меня украли на самом деле, я не получила ни пенса.

Сейчас у меня вообще нет страховки. Мне она не нужна. Все, что могут украсть у меня из квартиры, можно легко заменить. В этом смысле мне повезло. У многих такой возможности просто нет. А если случится пожар и все, что в квартире, сгорит дотла, никакие деньги не возместят мне потери любимых туфель и всяких миленьких безделушек, и давайте смотреть правде в глаза: страховая компания все равно ничего не выплатит. Потому что они никогда не платят. И меня, знаете ли, греет мысль, что моих денежек им не видать.

– Спасибо за кофе, – говорит Одли и указывает на дешевенькую шариковую ручку, которая предположительно должна пробуждать чувство вины – ее прислали в качестве подарка из какого-то благотворительного фонда одному из бывших жильцов, который переехал лет пять назад, а я ее выкинула в мусорную корзину. – Вы собираетесь ее выбросить?

– Да.

– То есть вам она не нужна. Тогда можно я ее украду?

– Берите, конечно.

– Нет. Мне нужно ее украсть. Вы не против?

– Да ради бога.

Одли убирает ручку в карман.

– Когда мой отец умирал… вообще-то он умирал регулярно. Раз двадцать как минимум. Но когда он умирал уже по-настоящему, он собрал всех своих сыновей. Нас у него семеро. Так вот, он собрал нас всех и сказал: «Мальчики. Мы живем в страшном мире. Это дикие джунгли, где каждый готов сожрать каждого. Вы, может быть, думаете, что вы знаете все в этой жизни, но ничего вы не знаете. Ничегошеньки. А я знаю, чем кончат многие из вас; вы будете красть из церквей, изменять своим любимым; пойдете под суд по обвинению в убийстве, займетесь каннибализмом, станете скрываться от правосудия и разыгрывать свою собственную смерть; вы будете делать невообразимые вещи с применением салатного майонеза с другими парнями в тюрьме, просто чтобы убить время, – потому что такова жизнь. Я хочу вам сказать, ребята: я горжусь всеми вами и всегда буду гордиться, куда бы я там ни попал после смерти. Вы – хорошие мальчики. Но хорошенько запомните, чего никогда не должны делать мои сыновья. Никогда не работайте на страховую компанию. Никогда не работайте в органах местной власти. А в Лондон ездите только за тем, чтобы кого-то избить или что-то украсть». Так что, когда я бываю в Лондоне, я стараюсь всегда что-нибудь украсть. В память о папе.

– А кого-то избить?

– Нет. Теперь уже – нет.

Я провожаю его до пляжа. Он вдруг резко сгибает правую ногу и пинает себя по заднице каблуком.

– Не обращайте внимания, – говорит. – Это нервный тик.