что ей сказать? Слово “воровство” на любом языке звучит отвратительно.

– Понимаешь, Сара, Заур находился далеко от своей страны, от близких, которым было так тяжело. Он мужчина, он понимал свою ответственность.

– Но ведь вез нас в разоренную страну. На что он рассчитывал?

– Наверно, много работать и вас обеспечивать.

– О чем ты? У него тогда не было образования, у мамы тоже. Кем мог работать? Низкооплачиваемым рабочим? У него не было дома.

– Был.

– Где? В кишлаке? Бабушкин?

– Сара, я все понимаю. Но когда близкие, очень близкие, самые близкие, в беде, как он должен был поступить?

– Не знаю.

– Я тоже.

– Мама всю жизнь его ждала.

– Но ведь они встретились.

– Встретились.

– Отчего так грустно?

– Понимаешь, они всю жизнь не просто любили друг друга, они были очень близкими людьми, они были очень нужны друг другу. И при этом прожили врозь.

– Извини, если это удобно.

– Все уже удобно.

– Почему мама не удержала папу в Париже?

– У вас есть такое выражение “он стал сникать”. Я правильно, понятно сказала?

– Правильно и понятно. Когда мы с ним познакомились в 1959 году, Заур уже знал себе цену. Видимо был хорошим специалистом. Но при этом столько одиночества в глазах.

– Ты помнишь?

– Помню.

– Сколько же тебе было лет?

– Четырнадцать.

– А в Париже у него глаза стали тускнеть.

– Мой папа рассказывал, что Заур не смог найти достойную работу.

– Не смог. Везде нужно сначала двигаться по лестнице карьеры. Или большие знакомства.

– А у мамы их не было?

– Были.

– ?

– Папа так и не научился прилично говорить по-французски. А тот уровень общественной лестницы предполагает очень хорошую речь.

– Не представляю, как Франсуаза с ним расставалась.

– Они рассчитывали, что, по крайней мере, два месяца в году будут вместе.

– Получилось?

– Да. Очень много лет так и было. Мама в отпуск приезжала к папе. А папа к нам.

– Я смотрю, ты его любишь.

– Очень.

– Но ведь вы не росли с ним?

– Нас так воспитала мама. Понимаешь, мама рассудила как врач.

– Как это?

– Ничем хорошим для здоровья и психического состояния папы жизнь в Париже не закончится. Но ведь у многих женщин мужья по работе надолго уезжают, и они их ждут.

– Какая умница.

– Мама была очень мудрой. Она ждала и встречала, и была счастлива.

17

Столько, сколько существует мир, женщины плачут и ждут. Ждут и плачут. Мужей и детей. Плачут от счастья, от горя, от ужаса. В надежде и в испытаниях. Плачут, плачут, плачут. Снимая собственную боль и в надежде облегчить участь любимого. Плачут всю жизнь, не зная, когда будут плакать в последний раз.

Передо мной письмо бабушки к папе.

г. Можга

08.06.42г.

Милый, дорогой сыночек Ленечка!

За сегодняшний день я готова отдать полжизни. За девять месяцев это первый счастливый день: что получила твое письмо. Ленечка, детка, я не знаю, что писать и с чего начать. Я так счастлива и рада, что ничего не могу сообразить, что писать. Сыночек, поздравляю тебя с правительственной наградой. Я счастлива и рада за тебя, мой дорогой сынок. Надеюсь, что в 1942году ты покончишь с фашистскими бандитами, и мы вернемся в родной Харьков. И много будет о чем говорить. Ленечка, извини, но я ничего не соображу, что писать. Я немного приду в себя, и завтра напишу подробней.

Ленечка! Если у тебя есть какая-нибудь возможность приехать, хотя бы на несколько дней, я буду очень рада.

   Целую тебя крепко-крепко, мой родной орденоносец.

Твоя мама.

Пиши мне каждый день.

Бабушка ждала, как ждут все мамы на земле своих сыновей. С работы, с охоты, с войны.

У меня в папке много ее писем к папе с 1942 по 1944 год. Но одно из них разрывает душу. Потому, что это письмо, в котором боль и ужас переплелись воедино. Потому, что это страшная правда, написанная в письме.

г.Можга 6.09.43г.

Здравствуй дорогой Ленечка!

Сегодня получила из Дружковки письмо от Васильевой-Лаврентьевой, где она сообщает, что мама Сима с девочкой расстреляны в феврале 1942г., а Муля, Маня с детьми где-то спрятались, но немцы их нашли и тоже расстреляли. Шура с Зимочкой ушел из дому, и она не знает о них ничего. Для меня понятно, что Шура с ребенком тоже погибли. Дорогой сыночек, не могу тебе передать мое положение и настроение. Ведь дети, дети при чем? Я чувствую, что мои мозги не выдерживают. Я не могу успокоиться. Леня, милый, вот теперь я действительно бескровная. Никого у меня нет из родных. Были братья, сестра. Теперь только я и Миша. И все. Из моей семьи уничтожили девять невинных человек. Ленечка, нет сил передать тебе, какой кошмар лежит на моем сердце. Была я тетя, но лишилась этого звания. Нет. Леня, я не могу. Я не перенесу это. Для меня это слишком большой удар по расшатанным нервам. Слишком тяжело. Не могу тебе, сынок, больше сегодня писать. Будь здоров.

Целую, твоя мама.

Мать тети Фани расстреляли в Ростове.

В папке лежат разрозненные письма к папе. Больше всего от бабушки, от Лиды, от знакомых сокурсников, от сослуживцев. Я понимаю – это все, что осталось. Где остальные – не знаю. Интересно, где все эти письма окажутся после меня?

В школе папа дружил с мальчиком – Васей Еременко. Одаренным мальчиком из очень бедной семьи. У него были удивительные способности к математике. После школы, которую окончил с отличием, поступил в военное училище. И, конечно же, с первых дней войны ушел на фронт.

Вот письмо, которое написала папе сестра Васи Еременко.

Донецкая обл. Дружковка 24.09.43г.

Здравствуй многоуважаемый Леня!

Шлем мы тебе привет и самые наилучшие пожелания. Уведомляем, что живы и здоровы, чего и тебе желаем. Только сейчас получила от тебя открытку, за которую очень, очень благодарны.

Леня! Мы от Васи еще не получили письмо, но переписку имели до самого последнего дня, когда пришли к нам немцы. Теперь, где он? Жив ли?

Теперь напишу о Дружковке, и о людях живущих и живших в ней. Как только наши отступили в 1941году, у нас началась жизнь по-новому.

Первую зиму люди жили неплохо, потому что, когда наши отступали, то люди наносили продуктов. А дальше запасы все уменьшались и уменьшались. Полицаи стали отбирать хлеб. Люди, как только кто мог, так и прятали хлеб и остальные про дукты.

Мы первую зиму тоже были с хлебом. Хотя,