Он пристально зыркнул на меня, рассмеялся и сказал:

– Ешь тогда траву!

Рассаживаемся, все оживленно разговаривают, я только слушаю. Официантка приносит широкие блюда с овощной нарезкой и теплым пышным лавашем. Принесли и водку.

Седой старик начал мне представляться:

– Я Рамсес, а это Катя, – он положил руку на плечо девушке.

Старик поочередно указывал на остальных и проговаривал колкие имена, которые я тут же забывал.

– Сможешь запомнить? – спросил он.

– Ну, постараюсь, – зажато ответил я. Запоминать было уже нечего.

Каждые пять-десять минут Рамсес поднимал рюмку и произносил очень длинный тост. Начинал издалека и постепенно приходил к конкретной вещи, заканчивая так: «За что говорится и пьем».

– А ты кто? Рюсский? – обратился Рамсес ко мне.

Чувствую подвох.

– В каком это смысле? – сказал я, – вы про паспорт говорите или про то, где я родился?

– А ты знаешь, какая самая тупая нация? – сказал Александр Сергеевич и повернулся ко мне.

– Нет-нет, дай я расскажу это, – подхватил Рамсес, – один рюсский говорит другому рюсскому, что самая тупая нация – это грузины. Тот спрашивает: почему? Он отвечает: у меня сосэд грузин и я ему уже тры года говорю: моя жена, не твоя жена, – а он все никак не поймет!

Все надрывно загоготали.

– Так что когда женишься, не селись с грузинами, ха-ха!

– Так ты рюсский? – повторно спрашивает Рамсес.

– Один мой знакомый киргиз рассказывал, какой с ним произошел случай, – говорю я, – идет он по Петербургу, останавливают полицейские на проверку документов. Рядом стоит парень, которого тоже проверяют. Внешность у него чистого славянина, – за столом все напряженно вслушивались, – мой знакомый киргиз достает российский паспорт. Полицейские выпадают в осадок. Оказывается у парня со славянской внешностью киргизский паспорт, а вот коренной киргиз ходит с российским. Шутят, что им надо поменяться паспортами, – история закончилась, но все продолжали задумчиво молчать. – Так что же людей делает русскими? Паспорт или внешность?

– Так ты не ответил на вопрос!

– Ну да, русский, – ответил я.

Приносят два блюда шашлыка с зеленью и луком. На вид очень аппетитно, но я отламываю кусок теплого лаваша и ем, запивая персиковым соком.

– Да попробуй ты, – говорит мне Александр Сергеевич и указывает на блюдо, уложенное доверху мясом.

Отказываюсь.

Ребята осушили одну бутылку водки и половину второй. Среди тучных грузин был один задиристый с кудрявыми волосами и выпученными глазами. Он все время предлагал мне водки, косился на мою пустую тарелку, то и дело порывался заказать мне манты или что-то еще. Но я каждый раз отказывался. Он же постоянно наливал всем еще и еще, а когда Александр Сергеевич начал отказываться, пучеглазый грузин менялся в лице. Из веселого простодушия он перетекал в хмурое недоумение, словно его оскорбили. Остальные все время его поправляли, мол, не надо, не навязывай. Он успокаивался на пару минут, а потом снова принимался за свое. По неловким движениям его волосатых рук было видно, что он основательно надрался.

Рамсесу это надоело, и он поднял тост за пучеглазого. Произнес длинную и хвалебную тираду, закончив так:

– И умен ты настолько, сколько звезд сияет в небе!

Лицо задиры знаменовалось высокомерным благородием.

– Посмотри, много ты видишь звезд? – сказал Рамсес.

Я и остальные невольно выглянули из-под тентового навеса – показалось затянутое густыми облаками небо. Ни одна звезда не сияла. Все покатились раскатистым смехом, я тоже не сдержался. Только пучеглазый нахмурился, но очередная шутка вернула прежнею веселость.

– А ты из богатой семьи? – обратился ко мне Рамсес.

– Ну так, не сказал бы. Скорее из среднего достатка… – неуверенно проговорил я, чувствуя очередной подвох.

– Да он не понимает, – сказал кто-то.

– У тебя мама, папа есть? – спросил Рамсес.

– Есть, – ответил я и понял суть вопроса.

– Значит, ты в богатой семье живешь, – заключил он.

Вечер растянулся. Скука и сонливость закрадывалась в беседу. Александр Сергеевич начал рассказывать пошлые анекдоты, чтобы как-нибудь оживить компанию. Все наелись досыта, и я в том числе. Решили выпить кофе и закругляться.

– Заходи ко мне в кафе, – говорил Рамсес, когда прощался.

Пучеглазый задира долго держал мою руку в пожатии и что-то невежливо выговаривал, отчего сам конфузился. Он был пьян, а я в гостях. И я промолчал.

Сели в авто и отправились. Александр Сергеевич вел машину медленно и даже чрезмерно осторожно, захмелел бедолага. На выезде из Канска он указал на знак, где была стрелка направо с подписью: «Иркутск – 1 320».

– Запоминай, это бугор, – говорит Александр Сергеевич, – тут все фуры идут в сторону Иркутска. По объездной мимо Канска.

Как выехали из города, прибавили газу. Проскочили знак, до Абана 50 километров. Боже, еще ехать минут сорок! Чего-то за сегодня я утомился. Хорошо, лягу спать на кровати, расставлять палатку сил нет.

Вибрирует телефон, звонит сосед. Отвечаю.

– Здорово, Диман! Как оно? – донесся весёлый голос с той стороны.

– Все в порядке. Спасибо, что позвонил. Как доберусь до Байкала, тоже отзвоню.

Смотрю на время – почти три ночи. Поздновато он звонит, а нет же, у него еще и одиннадцати вечера нет. Вряд ли он подумал о местном времени.

Дорога стелется среди полей, которые сплошь затянуты густым туманом. Временами проезжаем повороты на поселения.

– Моя деревня в самом конце дороги, точнее, в тупике, – говорит Александр Сергеевич и усмехается.

Глаза так и норовят закрыться. Больше всего на свете хочу наконец приехать до места. Проезжаем табличку: «Абан – 20». А-а, еще двадцать километров!

Как томительно. Въезжаем в поселок. С трудом виднелись очертания деревянных домов. Уличного освещения нет, на улице мрак, да и глаза на пол-оборота закрыты. Остановились у ворот. Александр Сергеевич вышел, сместил вбок въездную дверь и запарковался на участке. Всюду разбросана техника времен СССР. Старый грузовой ЗИЛ, мотоциклы Урал и военный внедорожник ГАЗ. На вид еще та рухлядь. На первый взгляд участок кажется заброшенным и захламленным.

Прошли во двор, зашли в избушку напротив дома. Внутри такой же беспорядок. Посередине громоздится каменная беленая печь, по углам раскиданы принадлежности для пчеловодства, инструменты и ножи, на полу сор из щепок. У окна стоит двухместная кровать, на которой навалены полосатые матрасы. Александр Сергеевич подходит к ней и начинает небрежно расправлять.

– Ладно, дальше сам разберешься, – говорит он, показывает на печь, – если хочешь, затопи.

– Куда уж, – отмахиваюсь я, – так посплю.

Выходим, указывает на будку на другом конце участка.

– Клозет, если есть нужда.

– Как быть утром? – спрашиваю я.

– Запиши мой номер, набирай если что.

Желает спокойной ночи и уходит.

Первым делом закрываю форточку в избе, с улицы веет холодом. Разворачиваю спальник на кровать: