Георг отнюдь не намеревался воспитывать собственных детей в столь же либеральном духе: по словам его биографа Кеннета Роуза, он «был любящим родителем и при этом несгибаемым викторианцем». Так, безусловно любя своих детей, он считал необходимым с малых лет развивать в них чувство дисциплины — отчасти под влиянием привычки неукоснительного повиновения старшим, привитой ему в ранней юности, когда они с братом служили в военно-морском флоте. К пятому дню рождения Георг написал своему сыну очень показательное письмо: «Теперь, когда тебе исполнилось пять лет, я надеюсь, что ты всегда будешь послушным и станешь по первому слову делать то, что тебе сказано; ты сам увидишь, что это тем легче, чем раньше ты начнешь. В твоем возрасте я всегда старался так поступать и быстро понял, что так жить гораздо лучше»[29].

Наказание за проступки совершалось в библиотеке, в которой, вопреки названию, книг не было: полки занимала внушительная коллекция марок, которой Георг посвящал свободное время, если не охотился или не ходил под парусом. Иногда мальчики получали лишь словесную взбучку, за более серьезные проступки отец шлепал их. Неудивительно, что комната мальчикам запомнилась главным образом как «место увещевания и порицания».

Жизнь детей разительно изменилась после смерти королевы Виктории в 1901 году. Принц Уэльский, ставший королем Эдуардом VII, вступил во владение Букингемским дворцом, Виндзорским замком и замком Балморал, а его сын получил Мальборо-хаус как свою лондонскую резиденцию, Фрогмор-хаус в Виндзоре, а также Абергелди, небольшой замок на реке Ди около Балморала. Как наследник престола (и с ноября того же года — принц Уэльский), Георг начал исполнять более многочисленные обязанности, часть которых была связана с отъездами из дому. В марте он и Мария отправились в восьмимесячную поездку по Империи, оставив детей на более снисходительное попечение Эдуарда и Александры. Занятия были заброшены, дети вслед за королевским двором кочевали между Лондоном, Сандрингемом, Балморалом и Осборном, а добродушный дед только снисходительно смотрел на их шумное буйство.

Мальчикам пора было давать образование. Сам Георг не получил систематического официального образования и не считал его делом первостепенной важности для своих детей. Дэвида и Берти не отдавали в школу. Вместо этого они занимались с Генри Ханселлом, высоким, тощим бакалавром в твидовом пиджаке и с большими усами, который в Оксфорде, похоже, больше времени проводил на футбольном и крикетном полях, чем в аудиториях и лекционных залах. Этот отнюдь не вдохновляющий на усердные занятия учитель полагал, что мальчиков было бы разумнее отправить в приготовительную школу, как и их ровесников. Мать, по-видимому, разделяла такое мнение. Но Георг и слышать об этом не хотел и в отсутствии академических успехов винил их тупость. (Примечательно, однако, что впоследствии он пошел на уступку: двух младших сыновей послали в частную школу.)

Если помнить, сколько времени они проводили вместе, а также какими прохладными были отношения с родителями, нетрудно понять, почему Дэвид и Берти были так близки. Это не были отношения между равными: как старший из детей, Дэвид и присматривал за младшими, и командовал ими. Сам он много лет спустя написал в автобиографии: «Я всегда умел управлять Берти». Немного повзрослев, Берти, как это бывает со всеми младшими братьями, начал проявлять недовольство этим «управлением», что не без озабоченности заметил Ханселл. «Поразительно, до какой степени присутствие одного действует словно „красная тряпка“ на другого», — написал он[30].

Это было нечто большее, чем обычное братское соперничество. Дэвид был не просто старше — он был еще и красив, обаятелен, приятен в общении. К тому же оба мальчика с самого раннего возраста сознавали, что ему предстоит стать королем. Берти был не так обласкан судьбой: он страдал от плохого пищеварения, ему приходилось днем по многу часов носить на ногах шины и спать в них ночью, чтобы выправить вывернутые вовнутрь колени, — этот дефект он унаследовал от отца. Кроме того, он был левша, но, как заведено было в то время, его заставляли писать и выполнять другие действия правой рукой, что обычно создает психологические трудности.

Проблемы Берти дополняло — и до некоторой степени было их следствием — заикание, начавшее заявлять о себе, когда ему было восемь лет. Кстати сказать, исследования показывают, что вероятность заикания выше у тех, кто родился левшой. Звук «к» в словах «король» и «королева» представлял особый риск, создавая специфическую трудность для того, кто родился в королевском семействе.

Дело осложнялось и отношением отца, чьей реакцией на борьбу сына с непокорным звуком была простая команда: «Не мямли». Тяжким испытанием становились дни рождения деда и бабушки, когда соблюдался давно заведенный ритуал: дети должны были выучить по стихотворению, переписать его на листы бумаги, перевязать их ленточкой, продекламировать стихи на публике, затем поклониться и преподнести их персоне, чей день рождения праздновался. К тому же, словно мало было неприятностей со стихами на английском, позже, когда они начали обучаться иностранным языкам, стихи надлежало еще читать и на французском, и на немецком. Такие праздники, да еще с участием приглашенных гостей, стали для Берти сущим кошмаром, как пишет один из его биографов.

«Стоять перед блистательным собранием знакомых и незнакомых взрослых, сражаться с трудностями гётевского „Der Erlkönig“[31], мучительно сознавая контраст между своей запинающейся декламацией и декламацией „нормальных“ брата и сестры, было унизительно, и, вполне возможно, это и положило начало его ужасу перед публичными выступлениями, когда он стал королем»[32].

По примеру их отца, оба мальчика предназначались к службе в Королевском военно-морском флоте. Однако если Дэвиду полагалось только пройти краткосрочную подготовку, прежде чем он приступит к исполнению своих обязанностей как принц Уэльский, то Берти предстояло сделать флотскую службу своей профессией. Первой ступенью было Королевское военно-морское училище в Осборн-хаусе, прежнем доме королевы Виктории на острове Уайт. Король Эдуард отказался поселиться в доме, где умерла его мать, и отдал его государству. Главное здание стало использоваться как офицерский реабилитационный госпиталь, а конюшенный блок был превращен в приготовительную школу для кадетов. Оказаться здесь было очень странно для двух мальчиков, которые навещали Пра (как называли Викторию) в этом доме в ее последние годы.

Берти было тринадцать лет, когда в январе 1909 года его приняли в училище; Дэвид поступил сюда двумя годами раньше. Пребывание в училище составляло резкий контраст с их жизнью в Сандрингеме — в отношении как бытовом, так и интеллектуальном. Согласно с традицией королевского дома, ни один из них прежде не общался с другими детьми своего возраста. В отличие от братьев, их ровесники (большинство которых до того учились в приготовительной школе) были привычны к разлуке с родителями и к дисциплине, к суровым бытовым условиям, плохой пище и тем странным ритуалам, которые считаются неотъемлемой частью образования в английском высшем обществе.