Маленькие дети об одежде могли не беспокоиться – они бегали нагишом. Однако подростки уже должны были надевать такие же одежды, что и родители, – юбки для мальчиков, простые полотняные платья для девочек. Волосы девочек лежали свободно или были связаны в пучок, но мальчики носили весьма необычную прическу – голову брили, за исключением спускающейся с макушки на одну сторону заплетенной косички.

Такую косичку можно достаточно отчетливо видеть на барельефах; она обнаружена у одной из мумий, принадлежащей мальчику примерно одиннадцати лет. Длинная косица мумии не была срезана, однако известно, что по достижении юношей определенного возраста косичку состригали на соответствующей церемонии, после которой совершалось обрезание. В одном из текстов упомянуто о массовом обрезании 120 мужчин и говорится, что ни один из них не отказался и не был вычеркнут из списка! Подобные массовые церемонии, знаменующие достижение половой зрелости, известны во многих культурах; от юноши во время такого посвящения в мужчины (инициации) ожидали твердости духа и терпения к боли. У нас нет сведений, что данный ритуал был связан с определенным возрастом, но мы знаем наверняка его смысл. «Косичка юности» часто упоминается в египетских текстах. После церемонии мальчик уже больше не считался подростком или, как модно сейчас говорить, тинейджером. Он становился мужчиной, готовым для исполнения взрослых обязанностей. На Ближнем Востоке и в наши дни физически созревают раньше, чем в западных странах, поэтому египетские дети, скорее всего, вступали во взрослую жизнь в возрасте, который нам может показаться возмутительно ранним. Надгробные автобиографии крайне скупы на сведения о возрасте, в котором автор этой биографии начинал свою карьеру, но считается, что выбор и обучение профессии и женитьба происходили после десяти лет.

Косичка подростка

Взрослый человек мог обзавестись семьей. Мужчине нужны были сыновья, которые после смерти отца исполнили бы все требуемые погребальные церемонии и обеспечили бы его дух пищей и питьем. Это одна из главных причин, по которой египтяне вступали в брак. Нередко браки детей устраивали родители, однако в Египте не существовало той изоляции женщин, которая принята на современном Ближнем Востоке, и в принципе юноша и девушка могли пожениться по взаимной любви.

Египетская любовная лирика появилась в сравнительно поздний период истории Древнего Египта, но у нас нет никаких оснований полагать, что состояние души, столь красочно описанное этой поэзией, могло быть пережито только после, предположим, 1500 года до н. э. Строки древней поэзии могут кому-то показаться смешными – но только тем, кто сам не испытал описываемых чувств.

Считалось, что юноша должен показать свои чувства первым; до того, как он это сделает, девушка должна вести себя скромно и застенчиво.

Я встретила Мехи – он ехал по дороге

Вместе со своими друзьями.

Я не знаю, куда свернуть с его пути;

Следует ли мне как бы случайно пойти за ним?

Гляжу, вместо дороги я вступила в реку.

Я не знаю, куда поставить ногу!

Глядя на ничего не подозревающий предмет своего обожания, девушка не осмеливается показать свою любовь; пытаясь сохранять спокойствие и равнодушие, она не видит, куда идет. Но вот она узнает, что ее любят, и выражает страстное желание:

О, если бы ты пришел ко мне,

Подобный жеребцу царя,

Выбранный из всех других коней,

Лучший в конюшне!

Юноша испытывает те же муки и восторги, что волнуют и героев современных романов. Когда его возлюбленная отвечает на его любовь, он погружается в смелые мечтания:

Любовь моей возлюбленной

На том берегу;

Нас разделяет река

И крокодилы, что прячутся

На песчаных отмелях.

Но, войдя в реку, я преодолею волны.

Мое сердце не дрогнет в потоке.

Вода подобна земле у моих ног, ее любовь охранит меня.

Любовь, словно амулет, поможет преодолеть воду!

Когда девушка покидает его, юноша впадает в уныние:

Семь дней я не видел свою возлюбленную,

И меня одолела болезнь.

Мое тело отяжелело; я забыл о себе.

Если лучшие врачи придут ко мне,

Мое сердце не излечить их средствами.

И жрецы мне не помогут.

Моей болезни нет названия.

Как увижу ее, тогда и поправлюсь.

Когда она откроет глаза, мое тело помолодеет.

Когда она заговорит, я стану сильным.

Когда я обниму ее, она изгонит из меня зло.

Но она ушла – вот уже семь дней.

В этих стихах нет эротики; они выражают романтическую любовь, хотя многие специалисты, кажется, считают, что подобные эмоции могут иметь место только в нашей культуре. Нет сомнения, любящие в конечном счете желают физического союза – однако их занимает не только это. В стихах прекрасно выражены и chagrin[2], и plaisir d'amour[3]. Одного присутствия объекта любви бышо достаточно, чтобы девушка или юноша испытали душевный подъем, а поцелуй отправлял их на небеса. Некий юноша восторженно говорит:

Когда я целую ее и ее губы открыты,

Я счастлив без пива!

Иначе говоря, опьянен любовью. Существует общее убеждение, что египтяне не целовались, а только терлись носами. Строчки, приведенные выше, полагаю, ясно показывают, что носами дело не ограничивалось. Поцелуй подразумевает сближение лиц, самая выступающая деталь на лице – нос, и потому на некоторых рельефах действительно можно видеть стоящих «нос к носу». Каноны искусства не позволяли египетским художникам показывать лицо в том тесном контакте, который требуется для поцелуя; положение «нос к носу» было максимумом, что они могли позволить, не перекрывая части изображения и не нарушая тем самым общепринятых правил. Я совершенно уверена, что Эхнатон целовал свою жену: он был иконоборцем, еретиком, а красота Нефертити, бесспорно, возбуждала его. Некоторые из барельефов Амарны показывают царственную чету в достаточно романтических позах. В одном случае голова Нефертити откинута назад, и совершенно очевидно, что должны встретиться губы, а не носы. На других барельефах царица сложила губы для поцелуя. Поскольку художникам Амарны предоставили большую свободу в изображении людей, может быть, они пытались отразить существующий обычай, который прежде невозможно было сделать предметом изображения.

Эхнатон и Нефертити