Правда, у Румынии имелась подводная лодка «Delfinul», и в это время она находилась в море — однако, как выяснилось после войны, экипаж этой подлодки о бое у Констанцы узнал лишь 28 июня, вернувшись в базу. Таким образом, атака подлодки скорее всего была мнимой — но даже мнимая, она все же могла сыграть роковую роль в судьбе корабля, так как, уклоняясь от торпед на минном поле, лидер увеличил свои шансы на подрыв на мине.

Впрочем, причина маневрирования «Москвы» на курсе отхода имеет несколько версий. Командир дивизиона считал, что это был противо-артиллерийский зигзаг, потому и дал команду «Идти прямым курсом!». Матрос, бежавший из плена, считал, что корабль уклонялся от торпед. Спасенный с «Москвы» офицер называет третью причину: «подворот» совершался для того, чтобы войти в дымовую завесу, сносившуюся северо-восточным ветром.

Получается, что наиболее вероятной причиной гибели лидера «Москва» является его подрыв на мине минного заграждения S-10. При этом могут возникнуть два вопроса: почему подрыв произошел не в носовой части корабля и отчего лидер переломился от подрыва на одной мине с весом взрывчатого вещества не более 200 кг? По всей видимости, здесь сыграли большую роль крайне неблагоприятные динамические факторы, действовавшие на корабль в момент прохождения минного заграждения. Как мы уже отметили, взрыв произошел, когда лидер еще не успел завершить поворот вправо на скорости более 26 узлов. В такой ситуации корабль как бы заносит, и он, двигаясь вперед, одновременно перемещается лагом в сторону, противоположную повороту, а поэтому не только увеличивается вероятность встречи с миной, но она возможна практически по всей длине корпуса. На такой скорости при резкой перекладке руля (а он наверняка был положен «на борт») корпус лидера испытывал колоссальную нагрузку, причем довольно сложного характера. Взрыв мины где-то в районе носовой переборки котельного отделения мог стать инициирующим началом разрушения корпуса корабля, а дальше мощный напор воды в сочетании с инерционными силами и моментами при нарушенных жестких связях набора корпуса в считанные секунды завершили превращение корабля в два обрубка.

После гибели лидера «Москва» румынские катера подобрали из воды 69 человек из его экипажа во главе с командиром. Впоследствии Тухов сумел бежать из румынского плена и воевал в составе одного из партизанских отрядов в районе Одессы. Погиб он за несколько дней до соединения отряда с нашими наступающими войсками.

Подведем некий оперативно-тактический итог операции. Черноморский флот планировал нанести совместный удар кораблями и авиацией по главной базе румынского флота — Констанце. При этом главным объектом удара были не корабли, а нефтебаки, то есть задача решалась не в интересах флота и даже не в интересах сухопутных войск. Зачем вообще она была нужна в таком виде? Очень интересно было бы узнать, чья вообще это инициатива?

Судя по той информации, которую мы сейчас имеем о ситуации в первые часы и дни войны в высших эшелонах руководства страной, Красной Армии и ВМФ, трудно представить, что с подобной просьбой к Кузнецову мог обратиться нарком обороны — не до того ему было, да, опять же, не его эта головная боль. Еще менее вероятно, что задачу нанести удар по нефтехранилищам в Констанце поставила Ставка Главного Командования, да она и появилась-то только 23 июня. По-видимому, автор идеи набега на Констанцу — Главный штаб ВМФ, и, судя по некоторым документам, скорее всего первоначальный замысел состоял в следующем: «вывести из строя военно-морскую базу, нанести потери противнику в кораблях и судах, уничтожением портовых сооружений затруднить работу констансккого порта».

В самом появлении идеи подобной операции нет ничего удивительного — статья 131 НМО-40 прямо указывает, что «Операции против неприятельских береговых объектов являются одним из методов перенесения войны на неприятельскую территорию». А именно так и виделась нам будущая война. Статья 133 того же НМО-40, перечисляя особенности операций против береговых объектов, указывала, что «каждая операция имеет неподвижный объект, обладающий постоянными свойствами, что облегчает и конкретизирует расчеты и действия». То есть в самой базе требовалась некая стационарная точка прицеливания. Применительно к Констанце ее роль идеально могли выполнить именно нефтебаки. В конце концов второй задачей операции являлась разведка боем, а там главное — заставить противника ввести в действие всю свою систему обороны. Беда в том, что и эта задача осталась нерешенной: отсутствие во время удара самолетов-разведчиков девальвировало достигнутые такой ценой результаты. Ведь все, что мы точно выявили, так это дальнюю границу минного поля. Даже местоположение береговой батареи «Тирпиц» так и осталось неизвестным.

Операцию спланировали за два дня, но главные участники «Харьков», «Смышленый» и «Сообразительный» ознакомились с документами в последний момент. Отчасти это не удивительно, так как «Харьков» и «Смышленый» только утром 25 июня возвратились в базу после безрезультатного ожидания эсминцев противника у острова Фидониси. Однако в любом случае времени на полноценную подготовку непосредственных исполнителей отвели крайне мало. Замена кораблей в составе ударной группы наполовину свела на нет даже то, что успели сделать в организационном плане.

В целом использование для непосредственного удара двух лидеров было более рационально, чем лидера и двух эсминцев — хотя бы из-за упрощения управления совместной стрельбой по одной цели. Однако для этого вряд ли стоило менять корабли уже после съемки их со швартовых. В результате, кроме всего прочего, ударная группа вышла вместо 16:00 по плану только в 20:10. Естественно, корабли шли большими ходами — что, вероятно, привело к потере паравана «Харьковом». Возможно, именно этот факт сыграл роль детонатора во всех последующих событиях, приведших в конце концов к гибели «Москвы». Не лучшим образом действовала группа поддержки. Собственно, она и была единой группой только при выходе из базы, а далее в основном корабли действовали самостоятельно.

По вине ВВС флота никакого совместного удара не получилось. Особенно удивляет возвращение трех самолетов по техническим причинам. Вспомним, что шли всего лишь четвертые сутки войны, вся матчасть проходила все необходимые регламенты, все потребные запасы в наличии, весь технический персонал подготовлен, нет ударов противника по аэродромам — все по-штатному, все, как в мирной жизни. То же самое можно сказать о «Сообразительном», который не смог удержаться в штилевом море за крейсером на 28-узловом ходу. Чего стоила его 40-узловая скорость на мерной миле во время ходовых испытаний всего несколько месяцев назад? Наверное, эти факты самым объективным образом характеризуют реальную боеспособность сил флота перед войной.

Наконец, почему весь румынский флот в ночь с 25 на 26 июня вдруг оказался в дозоре у Констанцы? Причем в дальнейшем ничего подобного во всевозможных документах не отмечается. Да так и не могло продолжаться долго — в противном случае через месяц все румынские корабли оказались бы у стенки в различных видах ремонта.

Сразу отметем как несерьезные предположения об утечке информации и происках оппонентов наших компетентных органов. Это тот случай, когда ответ надо искать не в архивах, в том числе румынских, а в теории военного искусства, точнее, в особенностях методологии принятия решений на военные действия. В архиве мы, возможно, найдем конечный результат — приказы на занятие назначенных линий корабельных дозоров. Но какова мотивация появления этих приказов?