Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Экипаж Лавра Петровича держался на расстоянии. Прямо перед ним из переулка выехали сани, запряжённые тройкой серых в яблоках лошадей. На козлах сидел широкоплечий возница в овчинном тулупе и надвинутой на глаза шапке.
– Куды ж ты… – сказал второй ищейка, натягивая поводья.
Сани вывернули на проспект, побежали по плотному снегу.
– Вот же дубьё, – сказал второй ищейка, подстёгивая кобылу. – А лошади хороши.
– Чего? – спросил Лавр Петрович, отвлекаясь от своих мыслей.
– Лошади, – сказал второй ищейка. – Вона идут… В яблок. Редкой красоты масть.
Лавр Петрович привстал, глянул.
– Дурак, – сказал. – Это наш аспид и есть. Сани копеешные, а лошади – состояние целое. За ним держи.
По правую руку проплыл оплетённый лесами Исаакиевский собор. В черноту недостроенного купола спиралями втягивался снег. Возница вдруг пропал из виду. Лавр Петрович прищурился, но увидел только плечи, воротники, отблески фонарного огня в стёклах карет.
– Где он? – сказал Лавр Петрович.
Впереди хлопнуло, вспыхнуло, высоко взвился фонтан красных искр. Вскрикнула дама. Вспышка озарила карету Бошняка, сани, широкую спину, шапку-ушанку. Возница обернулся на звук разорвавшейся шутихи, и Лавр Петрович на мгновение встретился с ним взглядом.
Карета Бошняка ушла вперёд. Возница натянул вожжи – сани с проспекта свернули на тесную улицу.
Улица снова провалилась в серую мглу.
– А ну за ним! – Лавр Петрович хлопнул второго ищейку по спине.
Толпа прохожих редела. Оборвалась цепь фонарей, и сразу посветлело, как будто фонари питались светом сумерек вместо масла. В цокольных этажах распивочных бормотали гитары. Серые в яблоках кони бежали ровной рысью, плавно тянули сани. Второй ищейка хлестнул вожжами уставшую кобылу.
– Эй, любезный! – крикнул Лавр Петрович вознице. – Придержи-ка коников!
Возница не повернул головы.
– Стой, кому сказано! – Лавр Петрович приподнялся со скамьи, ухватился за край саней и попробовал перелезть к вознице.
Перед глазами сверкнула плеть. Лицо словно огонь лизнул. Лавр Петрович пошатнулся, стал заваливаться в сани. Первый ищейка подхватил его за шиворот, с трудом удержал.
– Вот же… – Лавр Петрович с удивлением отнял от лица окровавленную руку. Из глаза бежали слёзы.
Возница хлестнул лошадей. Его сани легко пошли вперёд. Из-за метели и засыпанной снегом дороги преследование напоминало скорее гуляние хмурых в подпитии мужиков, которые не уместились на одной подводе.
– Щас я его, – сказал первый ищейка.
Спрыгнув с саней, он припустил бегом за подводой. Догнав, вцепился рукой в копыл, споткнулся. Сани, набирая ход, потащили его за собой.
– Ногами-то елозь… Ногами! – закричал второй ищейка.
Первый ищейка задёргал ногами, отпустил руку, мешком осел снег, неуклюже поднялся навстречу саням Лавра Петровича. Второй ищейка натянул поводья:
– Лезь давай, ворона!
Первый ищейка неуклюже завалился в сани.
– Уф… – выдохнул. – Не мой фарт…
– Гони! – прикрикнул Лавр Петрович. – Уйдёт!
Сани побежали. Возница не спешил скрываться – скоро во мгле проступила его широкая спина. Лавр Петрович утёр рукавом кровь, вынул пистолет, прицелился в облепленную снегом фигуру. Но стрелять не стал.
– Чего ж не пальнули, Лавр Петрович? – спросил первый ищейка.
– Живой он нам нужнее. Вдруг всё ж таки не один злодействовал.
Лавр Петрович двинул кулаком по спине второго ищейки:
– Кто такую дохлую клячу выбрал?!
– Так ведь резвые того-с… В цене, – задышал второй ищейка. – А вы нам как всё равно на чай дали…
Возница свернул в переулок. Преследователи, зацепив снежную обочину, вписались за ним.
– Уйдёт… – тихо сказал Лавр Петрович. – Вот теперь точно уйдёт…
Щурясь от снега, он снова поднял пистолет. Тщательно прицелился в широкое пятно в белом тумане, взвёл курок. Лошади дёрнули, выстрел утонул в пурге, послышался звон вываливающегося из рамы стекла. Дырявое окно с клубящейся в нём вьюгой уплыло назад.
С крыш ухнул сугроб, смешался с погоней и ветром.
Сани Лавра Петровича шли всё тяжелее. Хрипела уставшая лошадь.
Из темноты, как сломанное колесо, выкатился одноногий нищий в сырых лохмотьях. Стуча деревяшкой, он резво припустил за санями, догнал, побежал рядом.
– Туда!!! – закричал, разевая беззубую пасть. – Туда свернул!!! Не упусти, батюшка! Ай-ай!!!
Нищий споткнулся, рухнул, заелозил костылём по снегу.
Из переулка сыщиков вынесло на широкую улицу.
Наперерез саням Лавра Петровича вылетела из переулка тяжёлая, запряжённая четвериком карета. Из окна кареты смотрела Смерть – белый череп на чёрной маске. От неожиданности ищейка с силой потянул вожжи, кобыла взвилась на дыбы.
– А-а-а! – закричал второй ищейка.
Сани резанули боком фонарный столб. Полоз с треском отлетел, подвода накренилась, завалилась набок. Преследователей выбросило в сугроб. И стало тихо.
Лавр Петрович поднял голову, выплюнул снег:
– Фу-у ты, Господи… – только и сказал.
Просторное фойе Большого каменного театра ярко освещали плошки и жирандоли. Маслянистый блеск дрожал в подвешенных к потолку огранённых стёклышках, крепко связанных между собою тонкой железною проволокой. Пёстрой рекой, в которую будто набросали рваной цветной бумаги, из залы в залу, мимо картин и гобеленов, уныло текли маски. На стульях у стены покорно сидела лошадь. Некто с пёсьей головой пытался распутать ей пришитые к животу ноги.
Сквозь толпу пьеро, монахов и восточных принцев в костюме Домино спешила Аглая Андреевна. За ней, едва поспевая, тащился, позвякивая бубенцами, хмурый шут – Андрей Поликарпович.
– Где же он? – сказала Аглая Андреевна. – Как разобраться, папенька?
– Вразумись, Аглаюшка, – звякнул Андрей Поликарпович. – Нету его тут. А дома пирог с визигой. Здешний буфет супротив нашего пирога не выстоит. Танцев не будет. По императору Александру траур. Поехали домой, доченька.
– Негоже вам, герою войны, в такие мгновения о пирогах помышлять, – не оборачиваясь, сказала Аглая Андреевна.
Гул голосов смолк. Публика расступилась.
Сквозь толпу шла Смерть с зазубренной косой, в длинном чёрном плаще. Она ступала прямо, величественно, никого не замечая вокруг себя. Старичок в маске Панталоне, увидев её, покачнулся, схватился за сердце. К нему подбежали двое слуг, подхватили и понесли из зала. Две печальные монахини, казалось, узнали того, кто скрывается под маской, и почтительно склонили головы. Аглая Андреевна подошла к одной из них.
– Скажите, не государь ли это наш? – шёпотом спросила она.
– Это маскарад, сударыня, – мужским фальцетом ответила монахиня. – Каждый имеет право быть тем, кем пожелает.
У стены за шествием Смерти наблюдали Чёрный Рыцарь и Белая Дама – граф Витт и Каролина.
Мимо, наряженная пажом, прошла графиня Зубова. Ноги её в обтянутых чулках напоминали вывалянные в муке куриные окорочка.
Каролина проводила её надменно-насмешливым взглядом:
– Скучно-то как, – сказала.
– Давайте я вас развлеку, – Витт наклонился к уху Каролины. – Видите Коломбину? Это княжна Горчакова. Её жених сейчас под следствием. Бедняжка обивает пороги, и всё зря. Говорят, он отрёкся от товарищей, всё рассказал, но не помогло. Это никому не помогло. А Арлекин, что увивается вокруг неё, – Чернышёв. Член следственного комитета. У него не то что прощения – снега зимой не выпросишь. Они не узнают друг друга. Смешно?
– Ему идёт маска слуги, – сказала Каролина.
– Хочет прикарманить поместье своего двоюродного брата, который сидит вон в том кресле.
Мимо них прошёл гусар