Кукша сидел на диване, каковой, наверное, имеется в каждом деревенском доме: с торчащими пружинами, истрепанной обивкой и навечно зафиксированной спинкой. Сидел и бесцельно вглядывался в полумрак острыми, как у совы, глазами.

На стареньком серванте трещал радиоприемник. Давно перевалило за полночь. Сотрудники радиостанции разошлись по домам, остался один сторож, который и посылает в эфир свой богатырский храп… Вот и Кукша сидит здесь, словно цепной пес в будке. Только охранять ему нечего.

«Пасека» спала. Лишь у бункера томился часовой, охраняющий несколько заложников. Скоро за них придет выкуп, и их пустят в расход, тогда охранять будет некого.

Он вдруг напрягся – что-то изменилось. Вроде все обычно: беснуется ветер, колотит дождь, качается куст бузины, тычет ветками в стекло. Но все же что-то не так. Каким-то волчьим неусыпным чутьем он почуял: близится беда, тяжкая и молчаливая, надо рвать когти, пока не обложили, пока не спущены псы.

«Пока не спущены псы… Собаки умолкли, – вдруг сообразил он. – Все разом!»

Облава!

Роевой храпел в соседней комнате, но Кукша не стал его будить. Вместе не уйти. Ищейке нужно бросить кость, чтобы отстала. Пусть займутся шестеркой; пока сообразят, Кукша будет уже далеко.

Он более не раздумывал. Дурак, потерял время! Надел ватник, закинул за спину калаш с запасным магазином, прикрученным к рабочему изолентой. Потом встал на колени и ловко подцепил ножом пару досок, откинул их в сторону, открывая лаз в погреб. Именно ради такого случая, как сейчас, нормальной дверцы в погребе не было. Кукша быстро спустился в погреб и поставил обратно доски. Пока ищейки сообразят что к чему, он будет уже далеко.

Сверху донесся стук оконной рамы. Кукша замер. Кто-то легко, едва слышно спрыгнул на пол, зашуршали шаги.

Не ошибся, пришли! Он метнулся к бочонку с огурцами, обхватил его (чтобы не шуметь, двигая по полу) и перенес в сторону. Открылся узкий лаз, куда мог протиснуться один человек. Кукша пополз, извиваясь как змея, подтягивая за ремень автомат.

* * *

Лаз вышел на поверхность метрах в пятидесяти от дороги, что у заросшего поля. Ивняк здесь мелкий, не то что у леса, скрывает едва по пояс. Но и за это спасибо. Пригибаясь, Кукша побежал к темнеющей впереди полосе леса.

За спиной вдруг раздалось нетерпеливое тявканье. Кукша на ходу оглянулся: несколько фонариков шарили по полю, выискивая его. Луч скользнул по лицу. Заметили? Он метнулся в сторону и бросился на землю.

Сейчас спустят псов. Он снял автомат, перевел на режим стрельбы одиночными. Тявканье вдруг оборвалось – псы понеслись по следу.

Он вжался в траву. Ждать, не суетиться. Зверь сам выйдет на охотника.

Из-за туч вновь показался месяц. Проклятье, теперь Кукша как на ладони. Но и спецназ, или кто там вдоль дороги, стал хорошо виден.

Откуда-то сбоку вдруг вынырнула ощеренная пасть. Овчарка! Собачьи глаза горели, с клыков стекала слюна. Всего мгновенье Кукша смотрел в эти дьявольские глаза, а потом всадил между ними пулю. Из-за ивового куста вылетела вторая. Еще выстрел. Все или нет? Выждал немного. Псы больше не появлялись. Тогда он поймал на мушку темный силуэт человека, плавно нажал на спуск. Фигура осела. Перекатился, уходя от ответных выстрелов, ответил одиночным.

Месяц вновь сожрала туча, и Кукша утонул во тьме. Он побежал со всех сил к уже совсем близкому лесу. Вновь луч фонаря. Кукша упал в грязь, вжался, затаился. Лишь только луч ушел вбок, вновь вскочил, побежал. Еще немного, всего каких-то шагов сто, и вот он – спасительный лес. Мышью забьется беглец в нору, век не сыщут. В лесу всегда есть где укрыться, полным-полно непролазных чащоб, буреломов да топей. Не пропадет Кукша – прокормится охотой да собирательством. Он эту «тайгу» как свои пять пальцев знает, облазил все кругом. Отсидится пару недель, потом уедет к чертовой матери отсюда, сменит паспорт (с его деньгами это не проблема) и займется чем-нибудь поспокойнее, а с поисками колдунов пора завязывать. Хлопотно.

Он поравнялся с бесполезной ямой, которая совсем недавно была магическим колодцем, затянувшим его «подопечного», нырнул в заросли ивняка. Вот они, сосновые кряжи, рукой подать. Кажется, ушел.

За спиной сухо треснула очередь. Спину обожгло. Бросило на землю. Перед его глазами стала сгущаться тьма. «Не успел, – подумал Кукша, – это же надо, почти вырвался…»

Вдруг его потащило через ивняк. Голова бессильно болталась, задевая о корни. Могучая и неумолимая сила швырнула его в яму, завертела безумный водоворот. Воронка уходила в бесконечность, и на краю этой бесконечности болтался одинокий маленький человек со странным именем Кукша, как и все прочие, не властный над своей судьбой.

* * *

Невдалеке темнела полоса леса. Кукша лежал на спине и жадно хватал воздух. Боль сменилась ватным отупением. Тело было каким-то чужим, словно слепленным заново. Он осторожно сел, прислушиваясь к себе. Вроде жив. Спина цела, кровь больше не мокрит рубаху. Колодцу покойник ни к чему, вот и заштопал Кукшу.

Колодец перенес менее чем за неделю сразу троих – колдуна, взбесившуюся девку и Кукшу. Такого раньше не случалось. Видно, все трое зачем-то понадобились Силе, каждый на своем месте.

Сила открыла Кукше через видение, что девка перенеслась на два дня в будущее, а колдун очутился в прошлом, как раз в том времени, в котором и должен был оказаться. А вот куда попал сам Кукша?

Он встал, стряхнул налипшие на одежду пожухлые листья и огляделся. Местность была знакомой. Невдалеке виднелись пять могучих дубов, безмолвными стражами замершие вдоль болота. Меж них белели насаженные на колья волчьи черепа.

Кукша подошел. Так и есть, места, можно сказать, родные. Вот она, тропа, ведущая на тайное капище, где лютичи приносят требы Великому Волку – земному воплощению ужасного Чернобога. Там, за капищем, стрелищах в тридцати, на реке Неясыть, стоит селение, обнесенное крепким тыном. В нем живут те, кто, покинув мир, ушли в братство. Селение разрастается (народ полянский недоволен Истомой), все больше становится лютичей, все теснее избы. Но еще больше тех, кто примыкает тайно, оставаясь в своих весях… Настанет час, и захрипят славянские роды под пятой Зосимы.

Зосима! Никчемный злобный старик, сумевший чужими руками завоевать себе власть. Сколько их, подобных Кукше, бревно за бревном сложили избу братства? Где они теперь? Пошли на корм лесному зверью. Зосиме были не нужны те, кто знал его не как Отца Горечи, а как ничтожного червя, пожирающего землю, которого отторг его род и который оказался среди таких же, как он, изгоев, обреченных на скитания среди лесов.

Зосиму подобрали, взяли в ватагу, а потом за его благолепную внешность сделали живым идолом. Идея же создания братства принадлежала Кукше.

Идея была сколь проста, столь и гениальна. Славянские роды поклонялись всевозможным богам, темным силам, духам, но никто и никогда не видел предметы своего поклонения воочию. Лишь ведуны могли общаться с богами, потому и жили припеваючи.