Так почему же такое угрюмое выражение лица у Куусинена? Конечно, премьер Куусинен не мог не радоваться щедрым условиям договора о дружбе и взаимопомощи, которые предложили товарищи Сталин и Молотов. Рядом с фотографией в «Правде» была карта новой советско-финской границы, о которой было «достигнуто соглашение»: помимо аренды Ханко, лишь небольшой кусочек финской территории к северо-западу от Ленинграда — меньше чем на полпути от Выборга, некоторые острова в Финском заливе и полуостров Рыбачий передавались Советскому Союзу. В обмен на это Финская Народная Демократическая Республика получала обширные районы в Карелии, включая весь Олонецкий район.

Г.Е.Р. Гейде, московский корреспондент «Нью-Йорк таймс», отчитался об объявлении терийокского правительства и договора с его русскими родственниками в иссушающем стиле:

Заключение «Договора о взаимопомощи и дружбе с «демократической республикой Финляндия»» [по-видимому, Гейде также был озадачен тем, как охарактеризовать государственный режим того времени] — т. е. с группой финских эмигрантов, которые, под эгидой Красной Армии, вчера объявили себя правительством, о чем сегодня было сообщено по радио… Несмотря на то, что вся финская граница была охвачена огнем войны, Отто Куусинен смог подписать договор в Москве, о чем можно судить по тексту [самого пакта].

«Кроме этого, — продолжил сухо Гейде, — договор вступает в силу с момента получения обеими сторонами ратификационных грамот в Хельсинки, как только представится такая возможность. Видимо, в Москве отдают себе отчет в том, что «правительство», образовавшееся для подписания этого интересного документа, до сих пор еще не заполучило в свои руки ни столицу, ни реальную власть в стране». Очевидно, автор этого «интересного документа» полагал, что все эти формальности разрешатся очень скоро — возможно, это вопрос нескольких дней.

* * *

Чтобы помочь исполнить «историческую миссию по расширению», Куусинену дали его собственную армию, Финскую Народную Армию. Эта эрзац-армия, в которой насчитывалась чуть больше двадцати двух тысяч солдат, почти не участвовала в боевых действиях и состояла из финскоговорящих иигерманландцев, которые были спешно призваны в армию по этому случаю.

Одним из ошеломленных юношей, которые были призваны в ФНА, был восемнадцатилетний студент физического факультета Ленинградского университета им. А. А. Жданова— Эдуард Гюннинен. Вспоминая о своей службе в «освободительной армии» шестьдесят лет спустя, Гюннинен все еще испытывал смешанные чувства по поводу службы в ней. «История такая, — вспоминал Гюннинен, ставший после войны художником, в интервью 2008 года. — Я был призван в РККА 17 ноября 1939 года, за две недели до начала войны. Я начал свою военную службу в Петрозаводске. Официальной версией было то, что мы должны отодвинуть границу от Ленинграда, что финны не согласились и устроили провокацию в Майнила. Так что Советскому Союзу пришлось отодвинуть границу силой. Меня обучали на телефониста.

Так это нам было представлено, — провозгласил Гюннинен. — Я не могу сказать, что я поверил. Все это казалось очень странным. Я считал, что все это было ненормально. Еще больше странных вещей произошло позже.

Примерно неделей позже наш батальон внезапно отправили в Ленинград, и нам выдали новую форму! Теперь мы знаем, что эта форма была захвачена Красной Армией в Польше. Нас построили, и наш комбат и политрук сообщили нам, что мы стали частью Финской Народной Армии. «Что за дела?» — подумал я. Нужно было быть идиотом, чтобы не понять этого фокуса».

Если говорить об этническом составе его товарищей по армии, Гюннинен отметил: «Сначала были только ингерманландцы и карелы, но потом, очевидно, они кончились, и пошли другие — белорусы, русские и украинцы, даже грузины. Им тоже была выдана польская форма. Все это было очень странно».

* * *

Однако установление русского режима было не столь веселым для легитимного правительства Финляндии. Если Москва отрицает само существование правительства в Хельсинки, как можно продолжить переговоры?

Теперь правительство осознало, что борьба идет не за линию границы. Теперь финны знали, что они сражаются за существование в виде независимого государства. Об этом им был дан намек в Алакуртги на необычном лесном концерте тремя днями ранее. Сталина и Молотова больше не интересовал полуостров Ханко: они хотели всю Финляндию.

Рюти, новоиспеченный премьер, был в храбром расположении духа 2 декабря, когда ему позвонил журналист «Нью-Йорк таймс». Правительство заседало две ночи подряд, обсуждая досадный результат встречи посла Сейнгардта с Молотовым и, де-факто, провозглашение правительства Куусинена. Когда уставший финский премьер начал интервью, уже занимался рассвет, а с ним приходила и возможность новых воздушных налетов.

Обычно мягкий финансист сказал репортеру, что он все еще надеялся на возобновление переговоров с Москвой, «но если соглашение не будет достигнуто, — поклялся он, — мы будем сражаться дальше». По отношению к правительству Куусинена Рюти высказал открытое презрение. «Этот человек — Куусинен, — продолжил он, — не должен называться финном. Он иностранец. Он уже давно бежал из нашей страны».

Новый премьер живо описал разрушения предыдущего дня. «Вчерашние налеты были ужасными, — сказал он, кипя от гнева. — Они убили наших женщин и детей». Когда был задан вопрос о военной ситуации, Рюти подчеркнул, что она была «не неблагоприятной». «Бои идут на всех фронтах. Мы сбили 17 русских самолетов, — заявил он. — И вчера уничтожено 14 танков. Наши войска показывают себя хорошо».

* * *

В то же самое время интервью Рюти газете «Таймс» сияло все сомнения в том, что он был правильным кандидатом на пост премьера. Сидя в своем кабинете в банке, в привычной обстановке, пока столица готовилась к новому налету и прочим советским ужасам, Рюти доказал, что у него хватит мужества и нервов для того, чтобы возглавить страну в борьбе.

Обращаясь напрямую к американском народу, Рюти сказал репортеру «Таймс»: «Скажите американскому народу, что мы не сдадимся. Финский народ будет сражаться до последнего. Мы восхищаемся Америкой и ожидаем, что дадим и вам основание для восхищения нами. Мы готовы сражаться до последнего солдата. До последнего солдата». После этого он повесил трубку и вернулся к работе.

У Вяйно Таннера тоже пелена спала с глаз. Новый министр иностранных дел сообщил репортеру, что он все еще надеялся на достижение мира с Россией, но «наша цель сохранить независимость. Все другие вопросы — второстепенны. Это единственная задача правительства». Правительство, по его словам, планировало как можно дольше оставаться в Хельсинки. «Не думаю, что они смогут оккупировать Хельсинки, — продолжил он. — Единственная угроза — с неба».

Двойной шок для финского народа — террористические налеты и объявление режима Куусинена — имел те же последствия. Финны внезапно осознали, за что они сражались, — за свою собственность, за свое достоинство, свою независимость и свои жизни. Вместо падения «белогвардейского режима», как Сталин думал, вторжение в Финляндию привело к обратному результату.