— Добрый вечер! — раздался мелодичный мужской голос с легким южным акцентом.

В этом голосе не было ничего устрашающего, но Лидия испугалась. Ее сердце забилось учащенно. Минуту назад мимо нее проследовала Леона Уоткинс с девочкой-подростком, с дочерью, как предположила Лидия. Они прошествовали, глядя строго вперед и высоко задрав носы. Девочка попробовала было метнуть на Лидию любопытный взгляд, но Леона демонстративно дернула ее за руку. И если человек, который сейчас заговорил, хочет над ней посмеяться, то она ему этого не позволит.

Не желая показать испуга, Лидия с вызовом подняла глаза. Перед ней стоял молодой человек, несколькими годами моложе Коулмэна. На нем был белый костюм с голубым жилетом, из кармана свисала золотая цепочка. Он снял широкополую шляпу, обнажив голову в каштановых кудрях. У него были добрые и печальные голубые глаза, белая кожа и очень яркий румянец на щеках.

Лидия молчала, удивленная доброжелательностью, которую выражало его лицо вместо ожидаемой ею издевки.

— Позвольте представиться, мисс Лидия. Уинстон Хилл, к вашим услугам. А это Мозес, — указал он на стоявшего рядом высокого могучего негра в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке. В его волосах и бровях мерцали нити седины, но лицо было гладкое, без морщин.

Лидия была так потрясена этой парой с изысканными манерами, что, не подумав, сказала первое, что пришло ей в голову:

— Вы знаете мое имя?

Уинстон Хилл улыбнулся:

— Я приношу свои извинения, но действительно по лагерю ходят слухи о вас и вашей замечательной красоте. И я счастлив убедиться, что на этот раз восторги не преувеличены.

Она покраснела, впервые услышав такую похвалу своей внешности.

— Очень приятно, — ответила она.

— Так вы присматриваете за новорожденным сыном мистера Коулмэна? Сколь похвальное и милосердное занятие, особенно в свете вашей недавней потери.

Она никогда не слышала, чтобы говорили так красиво. Слова лились из четко вылепленных губ плавно, как мед.

— Спасибо. Но это совсем нетрудно, он прекрасный ребенок.

— Я не сомневаюсь. Я восхищался красотой и мужеством его матери, не говоря уже о достоинствах его отца. — Он поднес ко рту льняной носовой платок и покашлял. Почему-то при этом он очень смутился. — А теперь мы с Мозесом хотим пожелать вам доброго вечера. Если мы чем-то можем быть полезны, мы к вашим услугам, лишь дайте знать.

— Благодарю вас. Непременно, — пробормотала Лидия, сконфуженная такой галантностью.

— Надеюсь. — Он улыбнулся открытой белозубой улыбкой. — О, добрый вечер, мистер Коулмэн.

Лидия оглянулась и увидела, что позади у входа в фургон стоит Росс и смотрит столь же тяжелым и злобным взглядом, сколь открыт и дружелюбен был взгляд мистера Хилла. Едва кивнув, он процедил сквозь зубы:

— Добрый вечер, мистер Хилл, Мозес.

— Не смеем отрывать вас от ужина, мисс Лидия.

И, не успела она сообразить, что он собирается сделать, он поклонился, взял ее руку и поднес к губам. И его губы коснулись тыльной стороны ее ладони. Остолбенев, она смотрела, как он надел шляпу, кивнул ей и удалился, сопровождаемый Мозесом.

Она посмотрела на свою руку, которую только что поцеловали. Непривычная к таким жестам, вытерла ее об рукав платья и через плечо оглянулась на мистера Коулмэна. Его лицо было черным, как туча, в глазах злость, а нижняя губа презрительно кривилась.

— Ужин готов, — испуганно и торопливо сказала она, повернувшись к костру, взяла одну из фарфоровых тарелок, которые достала и приготовила Ма, и положила в нее горячего ароматного рагу. И, протянув ему тарелку, осмелилась посмотреть на него.

Не принимая тарелки, он стоял, опустив руки и сжав кулаки. Солнце уже село, и в спустившихся сумерках его лицо казалось совсем темным. Челюсти были крепко сжаты. В глазах светилось презрение. Лидия заметила, как его взгляд скользнул на цветы в вырезе ее платья. От волнения и страха перед ним она учащенно дышала, и ее грудь поднималась и опускалась под натянутой тканью платья, а цветы дрожали, как живые. Он долго, молча и тяжело смотрел на них, и если бы она не держала тарелку, она бы заслонилась от его обжигающего презрительного взгляда.

— Потаскушка, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Я не знаю, черт побери, кем вы были и откуда пришли, но, пока вы живете под моей крышей и нянчите моего сына, не смейте обольщать незнакомых мужчин!

Виктория упала бы в обморок от таких слов. А Лидия… В ее глазах зажглось золотое пламя гнева. Глядя прямо ему в лицо, она шагнула к нему и сунула тарелку куда-то ему под ребра — он едва успел перехватить эту тарелку, полную горячего варева. Освободившись от тарелки, она отвернулась и шагнула прочь.

Наступая каблуками на подол юбки, она подошла к фургону, забралась в него и опустила парусиновый полог.

Потирая ушибленное ребро, Росс буквально рухнул на табуретку и начал есть рагу. Он не чувствовал вкуса, почти не мог жевать, но с каждым куском его негодование уменьшалось — так зверь зализывает раненую лапу.

«Проклятая девка», — подумал он, очистив тарелку и налив себе кофе. Как она смеет наряжаться в облегающее платье и флиртовать с этим напыщенным велеречивым Хиллом! Завтра же ее здесь не будет! Он придумает для Ли что-нибудь другое! Может быть, уговорит мать близнецов отнять от груди своих и кормить Ли. Он избавится от нее, даже если ему придется насильно заливать коровье молоко в желудок Ли!

— Я смотрю, вы не такой сообразительный, как я надеялась, — зазвучал голос Ма в темной пелене застилавшего ему глаза гнева. Она подошла к его костру с посудным полотенцем через плечо, с красными после отскребания котлов и сковородок руками. — Поели? — указала она на пустую тарелку.

Он кивнул и отхлебнул кофе. Ма вымыла его тарелку и вытерла своим полотенцем.

— Кажется, рагу хватит и на завтра, ведь ел только один из вас.

Он смущенно заерзал на табуретке.

— Да, — продолжала женщина, — жаль, что вы не так понятливы, как я думала.

Росс шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы, но все-таки ответил:

— Почему?

Ма только этого и нужно было.

— Вам Бог послал кормилицу для сына, когда ваша жена умерла. Ли бы уже не было в живых, если бы не эта девушка, которой вы и слова доброго не скажете!

— Доброго! — рявкнул Росс, вскакивая на ноги и заметавшись, как зверь, попавший в капкан. Здесь, в лагере, все, происходящее с каждым человеком, сразу становилось общим достоянием. Росс, насколько мог, понизил голос.

— Доброго слова! Она выставляет себя напоказ перед каждым мужчиной! В этом неприличном платье с этими… — Он сглотнул и упрямо повторил: — Выставляет себя напоказ.

— Если вы про мистера Хилла, то я все видела. Он первый с ней заговорил, а не наоборот. А она испугалась, как заяц, боялась даже взглянуть на него.