– Ты такой вот самоуверенный, а?

– Здесь? Против вас? Видите ли, парни, когда ваши толстые, дрожащие жопы получали пинки от девок, я херачился с русскими, марсианами, Вечной Революцией и со всем, что выходило из адских глубин. Поэтому – да, я в себе уверен. Могу спустить вас с лестницы, но можем просто вежливо поговорить. Как предпочтете?

В любой другой день он наверняка вел бы себя по-другому. Во-первых, с ним был бы Брумик, а молодой подкомиссар обычно выказывал чрезмерное уважение к официальным полицейским процедурам. Во-вторых, существовал шанс, что и сам Корицкий, менее раздраженный совершенно неудачным пока расследованием, оказался бы Корицким более милым. Однако слишком многое нынче шло не по задумке сержанта, и он все чаще испытывал искушение отыграться на ком-нибудь из-за своего разочарования.

К счастью, шеф смены «Казино Мастеров» обладал интуицией, позволявшей решать проблемы раньше, чем становилось слишком поздно. Он материализовался позади охранников, скользнул меж ними и, запрокидывая голову, чтобы заглянуть полицейскому в глаза, спросил, чего уважаемый, собственно, желает – ведь не жетонов же для игры или возможности испортить настроения гостям.

– Стефан Радзишевский. Хочу о нем услышать. Что знаете?

– Довольно много, чтобы его сюда не впускать, – скривился шеф смены. – То есть если бы он сюда пришел. Но он из дома не выходил.

– Боялся кого-то?

– Ага. Города и улиц. А чего вы хотите? Страдал он… этой… как ее… агорафобией.

– А если без абракадабры?

– Боялся открытых пространств, господин ученый. Как видел что-то, не ограниченное стенами, так и обсыкался от страха. Поэтому играл только у себя.

– И всегда выигрывал, верно?

– Не всегда. Но часто. Если бы выигрывал всегда, то не находились бы фраера, которые бы с ним играли, верно?

– Ну, не знаю. К вам же приходят постоянно. А если он здесь не бывал, то откуда ты его знаешь?

– Работа такая. О некоторых людях знают. Теперь уже знают и о вас.

– Я аж трясусь весь. Кто-то из клиентов мог его знать?

– Из наших? Нет, не та лига. Ищите по притонам.

– А вы, братья? Знали его?

– Им играть нельзя, – ответил за охранников шеф. – И никому, кто здесь работает.

– Даже по старым временам? – не сдавался Корицкий.

– Знаем, как этот штемп выглядел. Чтобы его не впускать, – на этот раз говорили они по очереди: по фразе. – И все.

Поскольку все равно пришел он сюда лишь формальности для, чтобы никто не придирался к рапорту, Корицкий не стал дожимать. Ушел не прощаясь, раздумывая только вот над чем: имеет ли какое-то значение тот факт, что шеф смены был в курсе болезни жертвы.

Ни в одном из игровых притонов большего он не узнал. Все смотрели на него криво, играли мускулами, цедили угрозы, а потом выражали радость от смерти жертвы – и даже ставили соточку водки за здоровье убийцы. Признавались, что у Радзишевского были не все дома и что из дома-то он старался не выходить, поскольку как видел небо, так и начинал паниковать. Нет, он не соблазнил ничьей сестры или жены, уж они-то в курсе, как держать своих женщин подальше от таких. Соблазнял он чаще всего провинциалок, которые не знали ни жизни, ни города.

Ни одна из этих новостей Корицкого не радовала. Он вернулся к Ратушной башне на рассвете. Нашел заметки Брумика, писанные ровным, несколько детским старательным почерком. Подкомиссару понадобилось три страницы, чтобы проинформировать, что и он ничего не обнаружил.

Корицкий вздохнул. Глянул на часы, решил, что возвращаться домой смысла нет. Вытащил из шкафа толстую папку с надписью «Дела души». В ней пряталась бутылка коньяка. Сержант отпил прямо из горлышка, спрятал ее, затем вынул другую папку, наполненную настоящими документами. Когда улегся на столе, подложил ее себе под голову вместо подушки.

Заснул мгновенно. Когда Брумик двумя часами позже его разбудил, Корицкий потянулся, зевнул. Отпил глоток кофе, сделанного вежливым начальником.

– И ничего? – спросил.

– Совершенно ничего, сержант. Нехорошо, да?

– Ну, у нас была хорошая серия, господин подкомиссар. Двенадцать раскрытых дел. В конце концов, должно было попасться и такое, которое мы не раскусим.

Брумик печально кивнул:

– Я предпочел бы верить, что мы непобедимы.

– Непобедимых нет, господин подкомиссар. Но сходим-ка еще к палачу, может, его насекомые что нашли?

Но Стшельбицкий тоже ничего не добился.

Еще три дня они расспрашивали проституток, альфонсов и даже самогонщиков. Брумик уперся, что должен съездить в село, по следу одной из брошенных Радзишевским девушек. Волей-неволей, а Корицкий тоже выбрался с ним. Дороги за городом все еще оставались опасными. Выехали они втроем со Стшельбицким. Никто на них даже не напал, и палач принял это за окончательное подтверждение, что преследует их неудача. Уж слишком он рассчитывал на серьезную стычку.

След оказался тупиком. Девушка сбежала из города, а здесь удалось ей даже выйти замуж. Никто в селе ничего не знал о ее приключениях в Кракове. Потому они лишь посидели немного в одном из домов в окруженном частоколом селе, полном мрачных баб и мужиков, привыкших, что любой чужак – потенциальный враг. Если бы эти хотели убить Радзишевского, просто приехали бы толпою в город и зарубили его топорами.

Когда они вернулись, сдался даже Брумик.

– Завтра рапортуем шефу, что закрываем дело, – пробурчал он и вышел.

Корицкий и Стшельбицкий мрачно переглянулись, а потом палач вынул папку с «делами души».

– Я надеялся, что ты хотя бы о ней не в курсе, – возмутился сержант.

– Я в курсе обо всем. Ну, сержант, выпьешь со мной за первый проигрыш?

Корицкий снова не попал домой.

Утром разбудил его невероятно радостный Брумик, проинформировав, что загрызен тот самый профессор вирусов.

* * *

Картина казалась на удивление знакомой. Кровать и куски тела. Но так как ученый собственной квартиры не имел, кровать стояла на чердаке.

– Сукин сын, – ворчал Стшельбицкий, изучая тело. – Хорошо, что сдох. Надеюсь, что он страдал. А следы – такие же. Зубы. Маленькие и большие.

Брумик молчал. От его утренней радости не осталось и следа. Он не отводил взгляда от стула в углу. Со спинки все еще свисали обрывки веревок.

– Вы были правы, комиссар, что-то с ним было не так, – процедил сквозь зубы Корицкий. – Ничего удивительного, что те дети были такими мрачными.

– И что, неужели родители ничего не знали?

– Обычно родители ничего и не знают.

Перед самым рассветом дом поставил на уши отчаянный визг одной из девочек. Девятилетку нашли привязанной к стулу на чердаке, в тесной комнатенке за фальшивой стеной из фанеры. Глаза ее были безумны от ужаса, и она кричала не переставая. Докторам пришлось дать ей снотворное.