— Всё, всё, не ори! — хлопнула я дверью, хотя Савелий не сказал ни слова. Просто молча выдохнул. — Держи! — швырнула ему ключи.

И пока он выползал из машины, кряхтя и мысленно матерясь, взяла в приёмном покое инвалидное кресло и привезла его на парковку.

— Вот это твоё средство передвижения. И вообще, сидел бы дома, раз ты такой больной… Вот только не надо!.. Я не специально столкнула тебя с лестницы… Накупят кабриолетов, мучайся с ними, — возмущалась я, толкая перед собой кресло.

— Я взял её в прокат, — единственное, что он сказал.

Кажется, он ненавидел меня так, что не мог даже говорить.

— Ну и молодец. В прокат и вернёшь. Поставишь целым боком и сбежишь. Чёрт, нет, ты же не сбежишь. У тебя же колено!

Кажется, он скрипнул зубами.

— Ты видимо именно так и делаешь?

— Я не беру в прокат машины. И вообще передвигаюсь на общественном транспорте.

Я вкатила кресло в приёмный покой. Споткнулась, врезалась его больной ногой в урну.

— Да твою же мать! — выругался он, белея от боли. — Слушай, езжай домой, а? Спасибо, что вернула мой бумажник. Спасибо, что довезла. Дальше я справлюсь.

— Всегда пожалуйста, — развела я руками. — Я тоже, знаешь, несколько иначе представляла эту встречу и не планировала ни сталкивать тебя с лестницы, ни царапать твою машину.

Он поднял руку, опустив вниз голову, словно ему даже видеть меня невмоготу, не то, что слышать, совсем как тогда, когда он сидел на грязной лестнице. То есть, всё, разговор окончен во избежание оскорблений и слов, о которых я потом пожалею. Аревуар!

Ладно, понял, не дурак, отступала я, пятясь к двери.

Но он так на меня и не посмотрел.

Чёрт!

— Ч-чёрт! — пнула я бетонный парапет, об который поцарапала машину, проходя мимо.

И набрала отца.

— Пап, сколько стоит Порше кабриолет?

— Привет, детка. Девятьсот одиннадцатый? Каррера? Новый? Миллионов девять, десять. А что?

— Я его поцарапала.

Повисла пауза и уже буквально через секунду:

— Стой, где стоишь. Ничего не подписывай! Ни с кем не разговаривай! Ты пострадала?

— Да нет, пап. Со мной всё в порядке. Пострадал Порше.

— И почему я не удивлён, что в схватке железного коня в шестьсот сорок лошадиных сил и хрупкой девушки, ты победила. Но расскажи уж секрет, как?

— Взяла покататься. А если он в прокате?

— Значит, ремонт покроет страховка. А почему ты не взяла его покататься у меня в гараже? Зачем тебе понадобился прокат?

— Это долгая история, пап.

— Ладно, забудь, детка. Просто скажи мне что за прокат. Я всё решу.

Супер! А потом он спрашивает почему я так редко ему звоню…

— Ничего не надо, пап. Всё нормально. Спасибо!

В конце концов, владелец карточки Центурион, которую выдают только по личным приглашениям и при тратах не меньше двухсот пятидесяти тысяч долларов в год, с неограниченным лимитом и личным консьержем, который к ней прилагается, может себе позволить оплатить ремонт. Куда-то же ему надо тратить эти двести пятьдесят тысяч.

— Встретимся завтра?

— Жду тебя, Колобок, — ответил отец.

— Целую, па! — уже хотела я попрощаться, когда он вдруг сказал:

— Детка, на счёт завтра…

— Па-а-ап? — нахмурилась я в ответ на его просящий тон.

— Обещай мне кое-что.

— Если ты на счёт очередного знакомства, что собрался мне устроить…

— Именно на счёт него. Но я ведь нечасто тебя о чём-то прошу, правда?

— И о чём же ты меня просишь сейчас? — выдохнула я.

— Обещай мне дать ему шанс.

— В смысле? — взмахнула я руками, несмотря на то, что он меня не видел. — Что значит дать ему шанс?

— То и значит. Поговори. Познакомься поближе. Переспи с ним, в конце концов! Нельзя узнать мужчину по-настоящему, пока у вас нет секса. Уж поверь, я знаю, что говорю.

— Пап, у меня с этим нет проблем. У меня есть мужчина для секса.

— И не потому ли у вас нет отношений, что в сексе он хорош, а во всём остальном не очень?

— Может быть, — не сказала я ни да ни нет, потому что, чёрт побери, он был прав.

— Обещай мне, детка, что этому ты вынесешь окончательный приговор только после того, как поймёшь, что он действительно безнадёжен. И ни оргазмом раньше?

— Папа! — выдохнула я.

— Колобок, колобок, я тебя съём, — улыбнулся он. — Обещаешь?

— Старый сводник!

— Что есть, то есть. Но я не только отец, но ещё и взрослый мужчина. А кто ещё скажет тебе правду об этой жизни, детка, если не я?

— Твоя правда, пап, всегда где-то между коитусом и коитусом! — фыркнула я.

Но он не сдавался:

— Это да?

— Я не буду с ним спать, если он мне не понравится!

— Три свидания, с тем, кого выберу я. Секс по твоему усмотрению. Или выбери кого-нибудь сама. По рукам?

С моим отцом проще было согласиться, чем спорить. А у меня и так настроение было ниже плинтуса. Но был и положительный момент: если я выполню его условия, то потом смогу диктовать свои.

— Хорошо, пап! — выдохнула я. — Договорились. Пока! — отключилась и набрала Дашку. — Стрелецкая, пойдём выпьем, а?

И хорошо, что не добавила: мне надо. А что мне очень-очень надо, она могла бы понять и по голосу. Но, судя по паузе, Дарья Дмитриевна не знала, как сказать «не могу», но не могла и пойти.

— Эв…

— Ясно. Ладно. Я так. Думала, если ты не занята. Хорошего тебе вечера!

А я ведь хотела рассказать ему о встрече с мадемуазель Одбер, тащилась я домой пешком, опустив голову. И думала совсем не о Дашке. И не об отце.

Ничего особенного на встрече с милой старушкой, конечно, не произошло. Кроме неожиданности, что она именно старушка, а не та мадмуазель, что нарисовало моё воспалённое воображение. Хотя в молодости она была бесспорно хороша. Но что лет ей не меньше, чем моей бабуле я поняла сразу, ещё по телефону.

А при личной встрече мы просто недолго посидели в уличном кафе. Я объяснила откуда у меня её телефон. Она надкусила пирожное с помадкой, а потом скормила его голубям. Но она так тепло отзывалась о господине Демидове, словно он был её родной внук, что я ей поверила — он хороший парень. Поверила, понадеялась… Жаль, что ему никто не сказал, что я тоже обычно ничего. Ну, немного, эмоциональная, да. Так это у меня от отца.