Четырьмя короткими очередями я снес бандюков и стал осматриваться по сторонам, пытаясь обнаружить подельников убитых поляков – я теперь уже не сомневался, что это были именно поляки. И тут рядом со мной раздался выстрел из СВД. Повернувшись, я увидел Алексеича с винтовкой в руках.

– Гера, – сказал он, – тут сбоку один гад с мушкетоном нарисовался. Пришлось его пристрелить.

Мушкетон – он же тромблон – это серьезно. Короткоствольное ружье, стреляющее картечью, на близком расстоянии могло поразить сразу несколько целей. Алексей Алексеевич, заваливший бандита с таким опасным оружием, спас многих из нас от больших неприятностей.

Неожиданно в нашем тылу прогремело несколько выстрелов. Похоже, что и наши кавалергарды вступили в бой. Я бросился туда. В кустах мелькнуло несколько фигур. Не заморачиваясь, я выпустил туда несколько очередей из «калаша». Видимо, мое появление окончательно спугнуло злодеев. Кто-то из них истошно заверещал: «Ратуй се, панове!», после чего стрельба затихла и кусты снова затрещали. Недобитки с позором покидали поле боя.

«Ну, вот и все, – подумал я. – Это была славная охота…»

Повернувшись, я посмотрел на кареты. Видно было, что их немного покоцали пули. Сердце у меня сжалось от тревожного предчувствия. «Только бы эти сволочи не подранили никого из наших. Как там моя Барби?»

8 (20 июня) 1801 года.

Санкт-Петербург. Дорога между Царским Селом и Павловском.

Алексей Алексеевич Иванов, частный предприниматель и любитель военной истории

Ну вот, что называется, «сходили, попили пивка»… Сволочи англичане, сволочи поляки – их холуи! Это ж надо додуматься – напасть на кортеж императрицы! Теперь им точно не будет никакой пощады. Я уже немного успел узнать характер императора Павла и потому не завидовал всем причастным к этому нападению. Кроме тех, естественно, кому уже не был страшен суд царский, так как они теперь предстанут перед судом Божьим…

Само боестолкновение запомнилось мне как-то фрагментарно. Видимо, не военный я человек, не могу мыслить и воспринимать окружающую действительность так, как люди в форме.

Вот я уговариваю перепуганную Марию Федоровну отправиться в карету, где ехали моя дочь, полька и наш супермен – Сыч. Вот он, что называется, не моргнув глазом отстреливает лезущих через поваленное дерево поляков, а те как подкошенные падают на дорогу. Вот я вижу, как сбоку, через кусты к нам продирается здоровенный мужик в синем камзоле и треуголке, держащий в руках ружье со стволом, похожим на дудку. «Тромблон!» – мелькнуло у меня в голове. Страшная штука, между прочим. Надо срочно его завалить. Я бросился к карете, схватил лежавшую на сиденье СВД и успел опередить амбала с тромблоном буквально на полсекунды. Тот, получив пулю в грудь, рухнул как подкошенный.

Ну а дальше началась беспорядочная пальба – кавалергарды палили из пистолетов по бандитам, те в ответ стреляли по ним и по каретам с нашими дамами. Похоже, что кого-то там они зацепили – я услышал звон разбитого стекла и женский крик. «Вроде не моей Дашки голос, – мелькнуло у меня в голове. – Неужели ранили императрицу?!»

Я рванулся к карете. Внутри сидела белая как полотно Мария Федоровна в наспех напяленном на нее бронике. Она вытаращенными от страха глазами смотрела, как Дашка деловито бинтует инд-пакетом окровавленное плечо польки.

– Варя! – услышал я голос Германа. – Что с тобой?!

– Гера, ничего с ней страшного не произошло, – Дашка была на удивление спокойна и деловита. – Ее просто слегка царапнуло пулей по касательной. Шрамчик, конечно, останется, но жизни ничего не угрожает.

– Надо вызвать подкрепление, – я старался говорить спокойно, чтобы не беспокоить императрицу, которая готова была вот-вот хлопнуться в обморок от всего увиденного, – ну и осмотреться. Может, тут поблизости бродят польские недобитки.

– Сейчас, Алексеич, – Сыч снова стал невозмутим, как голливудский индеец. – Я обойду вокруг и посмотрю на «двухсотых» и «трехсотых».

– Если что, ты не спеши переводить «трехсотых» в «двухсотые». Надо допросить уцелевших, чтобы узнать, какая сволочь устроила весь этот дурацкий кордебалет.

Я, держа наготове ПМ, подошел к карете, в которой мы ехали с императрицей. Кучер был убит наповал. Один из лакеев держался окровавленными пальцами за ляжку и жалобно скулил.

– Ступай к Дарье, – сказал я ему. – Она тебя перевяжет. А то кровью изойдешь.

Тот согласно кивнул и с помощью другого лакея, который внешне выглядел целым и невредимым, заковылял к карете, превращенной моей дочкой в импровизированный пункт первой медицинской помощи.

Статс-дамы императрицы были хотя и напуганы до смерти, но тоже целы. Во всяком случае, несколько неглубоких порезов от осколков выбитого пулями стекла я не посчитал серьезными ранениями.

Сзади я услышал стоны и мужские голоса. К карете кавалергарды принесли на руках двух своих раненых. Один был тяжелый – пуля угодила ему в живот. Тут ему даже моя Дашка ничем не могла помочь. Второй держался браво, хотя бандитская пуля отсекла ему два пальца на левой руке, и кровь обильно стекала на землю.

Дашка, закончив перебинтовывать лакея, с треском вскрыла очередной индпакет и, подойдя к раненному в руку кавалергарду, начала умело перебинтовывать ему кисть.

Раненный же в живот протяжно застонал, а потом вытянулся, словно по стойке «смирно». Глаза его остекленели, дыхание остановилось.

– Умер, – хмуро произнес поручик. – Царствие ему Небесное.

Он снял с головы треуголку, а потом, немного подумав, и парик. Им он, словно платком, вытер потное и грязное лицо.

– Господин поручик, – сказал я ему. – Раненым мы окажем помощь, мертвым же никто и ничто уже не поможет. Надо послать кого-нибудь порасторопней в Петербург, чтобы доложить о случившемся государю. Самое главное – ему следует сообщить, что императрица жива и невредима.

Поручик кивнул, снова напялил на голову серый от пыли парик и треуголку и направился к своим подчиненным. Вскоре раздался конский топот. Пригнувшись к гриве коня, один из кавалергардов помчался в сторону Царского Села.

Тем временем вернулся с обхода Сыч, подгоняя пинками две понурые личности в окровавленных одеждах со связанными руками.

– Значит так, Алексеич, – сказал он. – Мы имеем в наличии восемь «двухсотых» и троих «трехсотых». Скажу сразу – один из раненых скоро отправится в ад, где ему самое место. А вот эти двое засранцев вполне транспортабельны. Раны легкие, я бы на них даже перевязочный материал не стал тратить.

– Ты хоть узнал, кто они и откуда? – спросил я Сыча. – А то, не ровен час, они от страха загнутся.

– Как я понял, компашка, напавшая на нас, больше похожа на Ноев ковчег – каждой твари по паре. Эти два «храбреца» – поляки. Но среди гордых шляхтичей оказалось несколько французов, один итальянец и один англичанин. К сожалению, британца мы пристрелили, а макаронник успел слинять. В общем, надо пленных доставить в Кордегардию, где ими вдумчиво займутся наши «заплечных дел мастера».