Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И. К.: Когда впервые ты услышал имя Путина?
Г. П.: Впервые это имя я услышал давно, еще в 1991-м, но пропустил тогда мимо ушей. Игрунов, вернувшись с прибалтийского съезда неформалов, рассказывал про встреченных там интересных людей. Один был представитель Собчака, некто Путин. Он грустно сидел в уголке, Игрунов поговорил с ним и сказал: «Вот кто мог бы стать президентом вместо Горбачева!» Недавно он напомнил тот наш разговор, и, пролистав блокноты, я действительно нашел запись с ошибкой: «президент Пудин?».
Более памятна встреча летом 1998 года. В Кремле обсуждали, кем укрепить правительство Кириенко. Путина только что сделали заместителем главы администрации президента, лишь через пару недель он станет руководителем ФСБ. Я твердил свою вечную мантру: нужна реорганизация власти, для чего президенту следует ввести чрезвычайное положение. В те годы унизительной слабости я напирал на силу как панацею в любом вопросе. Но Путин вдруг возразил: «Чрезвычайное положение может вводить только своя власть, либо страшная». Эта мысль была неожиданна, и я ее запомнил, хотя до того мало обращал внимание на его реплики. Впрочем, обсуждения кончились ничем, и в августе 1998-го был дефолт.
И. К.: А когда возникает проблема преемника? Почему – Путин?
Г. П.: Слово «преемник» искажает цель происходившего тогда. Разумеется, Ельцину, в конце концов, был нужен преемник, но преемник чему и внутри чего? Преемник, перенимающий его власть. С 1996 года и до конца его президентства мы в Кремле говорили не о «преемнике», а об укреплении власти. Власть, власть и еще раз власть! Преемник был синонимом этого понятия, заместившего нам идею государства и картину страны. Как после Ельцина воссоздать сильную и разумную власть? Вот что было в центре проекта 2000 года и на что годами работала администрация президента.
Сдвиг от образа страны к образу власти уже носился в атмосфере. Например, группа Гусинского, не позволив Чубайсу после выборов 1996 года сохранить штабную машину, создала свое PR-агентство. И как, думаешь, они его назвали? «Технология власти». Меритократы «Моста» знали, что это название популярного антисталинского памфлета, что само это словосочетание в 1990-е было иносказанием сталинизма. Но прежние табу отпадают, и дебаты сводятся к одному вопросу: как технично создать неуязвимую власть и как ее удержать? Считают, что нерушимость страны обеспечит только нерушимая власть президента. В этом уравнении корень многих будущих зол.
Одновременно мы искали «клей» для прокремлевской коалиции на будущих выборах. Сам тогда будучи реваншистом, я видел ее коалицией реванша проигравших. Имея в виду группы, наиболее пострадавшие от реформ 1990-х и разрушения советских институтов, – врачи и учителя (бюджетники), армия, ФСБ, ученые, пенсионеры, домохозяйки. Проигравшим надо было дать верный шанс государственного реванша, а не просто смазливого кандидата. Но что имелось в виду под «властью»? Конечно же, не слабые государственные институты, существовавшие на бумаге. Власть, о которой мы говорили, мыслилась как новый режим, осуществляемый в рамках прежней Конституции.
И. К.: Для меня это очень важно. Потому что преемник – это не следующий после Ельцина президент, это совершенно иная власть.
Г. П.: Разумеется! Только иная власть могла решить проблему, не решенную Ельциным, – отделить его личность от государства Российская Федерация. Государства и в 1999 году все еще нелегитимного для большинства населения. Иначе с уходом создателя и создание испарится, как пал либеральный Союз с уходом Михаила Горбачева. Мы твердо знали, что заместить Ельцина не может просто какой-то другой человек. Должна прийти другая по стилю политика и завершить постсоветский период.
По моей просьбе Александр Ослон, президент Фонда «Общественное мнение» (сокращенно ФОМ), изобретательно зондировал структуру спроса на власть. Он предпочитал говорить о цели доминирования, отчего бюллетени ФОМ получили имя «Доминанты». Замысел проекта был в том, чтобы, микшируя средства управления, публичной политики и масс-медиа, создать в ушах избирателей территорию бесспорной гегемонии власти как виртуальный плацдарм будущего режима. К концу 1990-х цель создания новой власти стала настолько общей и консенсусной, что уже не обсуждалась.
И. К.: Это была и позиция «семьи», и позиция Бориса Березовского?
Г. П.: Пожалуй, да. Но тогдашний Кремль не был агентством защиты интересов ельцинской «семьи». Будь поосторожней с понятиями, рожденными войной русских пропагандистских машин. Администрация президента была рыхлым клубом интеллигентских, бюрократических и лоббистских группировок. Включая медиасреду, с ее пристрастиями и интересами. Даже в дни, когда НТВ поджаривало президентский рейтинг Бориса Немцова, на совещаниях бывал Зверев, тогда доверенный человек Гусинского. Еще не было правила вычеркивать любого, кто «воюет против президента». Его введет Александр Волошин в 1999 году. В дни смертной рубки избирательной кампании родилось правило: «чужим» – никаких интервью, их не звать на «наши» телеканалы. Со временем из этого невинного правила вырастет телецензура «управляемой демократии».
И проект «Преемник», кстати, не был тайным. Удивительно, но команда администрации действовала не прячась, а СМИ ничего не различали в упор. Теперь часто пишут, будто «всем было ясно», что Ельцин уйдет, что он стар и немощен, – ничего подобного! Пресса и элиты до конца верили в догму, что Ельцин вцепился в Кремль и пойдет на любой способ остаться у власти. Воспоминание о 1996-м, когда президент-инфарктник, погибая, отплясывал на избирательных подмостках, казалось, подтверждало эту версию. Формула «Ельцин цепляется за власть» с 1996 года стала догмой. И однажды я увидел в этой иллюзии ценный ресурс маскировки «преемника». Пока ум противника затуманен фантазиями о твоих планах, его слепота – твой потенциал. Якобы «цепляющийся за власть» Ельцин может ошеломить тем, что сам от власти откажется!
И. К.: Я читал, будто именно ты предложил идею, чтобы Ельцин ушел до конца срока своего мандата?
Г. П.: Я и теперь