11 мая, всего за пять дней до саммита, Эйзенхауэр лишил Хрущева последних иллюзий. Он заявил, что отдавал приказы о сборе любыми возможными способами информации, необходимой для защиты Соединенных Штатов и свободного мира от внезапного нападения и для того, чтобы дать им возможность провести эффективные приготовления к обороне, и лично одобрил полет Гэри Пауэрса. Он заявил, что эти мероприятия необходимы, так как в «Советском Союзе секретность и тайны стали фетишем». «Мы подходим к тому моменту, когда должны решить, пытаемся ли мы готовиться к ведению войны или к предотвращению войны», – сказал Эйзенхауэр на заседании Национального совета безопасности.

Когда самолет с советской делегацией приземлился в Париже, Хрущев принял решение, что если не удастся получить официального извинения от Эйзенхауэра, то ему придется сорвать переговоры. С политической точки зрения ему было выгодно сорвать переговоры, поскольку к тому времени стало ясно, что США не пойдут ни на одну уступку в вопросе о Берлине.

Эйзенхауэр, хотя и отказался принести извинения за инцидент с U-2, предпринял попытку не допустить срыва переговоров, отдав распоряжение прекратить полеты U-2 над Советским Союзом. Эйзенхауэр сделал важный шаг, выдвинув идею «открытого неба», но Хрущев не принял это предложение, поскольку не мог позволить американцам проникнуть в тайны программ его вооружения, тщательно охраняемые в условиях состязания в военном могуществе двух сверхдержав.

На первом и единственном заседании Хрущев, используя в своей сорокапятиминутной речи ненормативную лексику, предложил перенести совещание глав правительств примерно на шесть – восемь месяцев, когда истечет срок пребывания Эйзенхауэра у власти, и объявил, что советское правительство «решило отложить поездку президента США в Советский Союз и договориться о сроках этого визита, когда для этого созреют условия». Не предупредив заранее лидеров держав, Хрущев отказался на следующий день присутствовать на заседании. Вместо этого Хрущев и министр обороны Родион Малиновский отправились в деревню Плер-сюр-Марн, где во время Второй мировой войны стояла часть Малиновского. В деревне им был оказан радушный прием; они пили вино, ели сыр и вели разговоры о женщинах. По возвращении в Париж изрядно выпивший советский лидер объявил о срыве саммита.

Кульминационный момент во время его почти трехчасовой прощальной пресс-конференции: Хрущев так сильно ударил по столу, что упала бутылка с минеральной водой. Когда следом в зале раздалось недружественное гудение, выкрики с места, Хрущев сказал: «Хочу сразу ответить тем, кто здесь «укает». Меня информировали, что подручные канцлера Аденауэра прислали сюда своих агентов из числа фашистов, не добитых нами под Сталинградом. Они тоже шли в Советский Союз с «уканьем». А мы так им «укнули», что сразу на три метра в землю вогнали. Так что вы «укайте», да оглядывайтесь».

Хрущев был настолько расстроен, что, общаясь в Париже с послами стран Варшавского договора, рассказал применительно к результатам саммита грубый анекдот. Один солдат в царской армии умел настолько хорошо пукать, что мог даже напукивать гимн «Боже, цари храни». Но когда государь, узнавший об этом, вызвал солдата и приказал пропукать гимн, солдат не смог выполнить приказ, поскольку, по его словам, «взял на ноту выше и наложил в штаны». Хрущев не стеснялся в выражениях, надеясь, что послы сообщат своим правительствам, что подобная история произошла в Париже с Эйзенхауэром.

Польский посол во Франции Станислав Гаевский пришел к выводу, что на заседании советский лидер вел себя «слегка неуравновешенно». Хрущеву, по его словам, не стоило приезжать в Париж.

Однако Хрущев слишком многое поставил на карту, чтобы отказаться от курса «мирного сосуществования» с Соединенными Штатами. Да, он разочаровался в Эйзенхауэре, но не в Америке. U-2 сорвал организованный им саммит, но Хрущев не мог позволить, чтобы он подорвал его авторитет.

На обратном пути в Москву Хрущев остановился в Восточном Берлине, где сменил мрачное выражение лица, с каким покидал Париж, на улыбку миротворца. Первоначально предполагалось, что он выступит перед стотысячной толпой на площади Маркса и Энгельса, но после разгрома в Париже восточногерманские лидеры организовали митинг в закрытом помещении, во Дворце спорта имени Вернера Зееленбиндера, на котором присутствовали шесть тысяч коммунистов.

К удивлению американских дипломатов, ожидавших, что Хрущев обострит конфликт, советский лидер, оказалось, был готов потерпеть, пока американцы будут выбирать нового президента. В этой ситуации, по его словам, не стоило спешить; требуется время, чтобы «созрело решение по Берлину».

И Хрущев начал подготовку к новой поездке в Соединенные Штаты.

На борту «Балтики»

Понедельник, 19 сентября 1960 года

Встреча Хрущева на полуразрушенном причале в старой части Нью-Йорка продемонстрировала огромные изменения, которые произошли за год, с того времени, когда президент Эйзенхауэр устроил советскому лидеру торжественную встречу на военно-воздушной базе Эндрюс. На этот раз Хрущев отправился в Америку на борту «Балтики», немецкого судна, построенного в 1940 году и полученного Советским Союзом в качестве возмещения нанесенного войной ущерба.

Хрущев, желая продемонстрировать солидарность коммунистов, взял на борт в качестве пассажиров лидеров Венгрии, Румынии, Болгарии, Украины и Белоруссии. Во время путешествия его отличали резкие перепады настроения. В какой-то момент, охваченный страхом, что НАТО может потопить его беззащитное судно, он впал в депрессию; а однажды, развеселившись, настоял, чтобы Николай Подгорный, первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Украины, развлек попутчиков и станцевал гопак, национальный украинский танец, который танцуют вприсядку с попеременным выбрасыванием ног.

Когда один из советских моряков сбежал на Запад, а затем попросил политического убежища, Хрущев, пожав плечами, сказал: «Он довольно скоро испытает на себе, что такое Нью-Йорк». Хрущеву пришлось испытать еще одно унижение. Докеры из Международного союза береговых и портовых рабочих, отказавшиеся обслуживать советское судно, размахивали огромными плакатами с антисоветскими надписями. Самой запоминающейся была надпись: «Розы – красные, фиалки – синие, Сталин – сдох, а как ты?»

Хрущев пришел в ярость. Он мечтал, что прибудет в Америку как первые открыватели, о которых он читал в детстве. Вместо этого швартоваться пришлось самим, без помощи докеров, объявивших бойкот, и встречала его горстка советских дипломатов на полуразрушенном причале № 73 на Ист-Ривер. «Американцы сыграли с нами еще одну злую шутку», – пожаловался Хрущев.

Единственным спасением было то, что Хрущев контролировал свою прессу. Корреспондент «Правды» Геннадий Васильев рассказал о радостно приветствовавшей толпе людей (не было ни одного человека), выстроившихся на берегу в яркое, солнечное утро (шел дождь).

Но ничто не могло умерить пыл советского лидера. Он предлагает заменить Генерального секретаря ООН (несколькими днями ранее в авиакатастрофе в Северной Родезии погиб Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд) триумвиратом в следующем составе: один представитель от западных держав, один от социалистических и один от неприсоединившихся государств, но его предложение не находит поддержки. Он предлагает перенести штаб-квартиру ООН в какую-нибудь европейскую страну, например в Швейцарию. В последний день пребывания он совершил поступок, который станет главным воспоминанием о его визите: в знак протеста против выступления филиппинского делегата, когда тот заявил, что Советский Союз должен освободить свои колонии и зависимые страны, Хрущев снял ботинок и стал стучать им по трибуне.