Я вздохнул, улыбнулся, и на моем лице разлилось выражение кротости (я видел это в зеркале…).

— Ничего… Что ж делать!.. Ей-богу, это не так страшно.

— Да? Ну, посмотрим…

Голос его звучал сухо, зловеще.

Сговорились ехать в субботу, в 11 часов вечера.

До отхода поезда осталось двадцать минут. Я приехал с чемоданом, сунул его под диван в буфете первого класса, а сам отправился бродить по огромному залу третьего класса.

— Боже мой! Вот он где, — раздался сзади меня знакомый голос. — А я-то вас ищу-ищу — весь вокзал обегала.

— А-а, здравствуйте. Как поживаете?

— Почему вы здесь? Что вы тут делаете?

— А не знаю… Вижу какое-то помещение — дай, думаю, зайду сюда.

— Билеты-то вы взяли?

— Какие билеты? — удивился я.

— Да позвольте… Что ж мы поедем по метрическому свидетельству, что ли?

— Положим, верно, — согласился я после небольшого раздумья, — билеты-то взять бы не мешало…

— Так возьмите!!..

— Да где же их взять? Я не знаю, где касса.

— Вот еще дитя беспомощное! Скажите носильщику — он и купит!

— А если он убежит с деньгами?

— А номер его для чего же?

— Но-омер? А кто мне поручится, что я через минуту не забуду номера. Признаться, память у меня возмутительная.

— Если плохая память — запишите!!

— Вот-то жалость! У меня нет карандаша.

— О боже! Честное слово, мы рискуем опоздать.

— Да, знаете ли… Ничего нет легче этого. Да вот, кажется, и первый звонок…

Она всплеснула руками и метнулась в сторону.

— Стойте здесь! Носильщика уже поздно… сама возьму!

— Ладно. А я пока буду следить за звонками.

Принятые мною на себя обязанности не утомили меня. Я лениво глазел на бешено несущуюся публику и нетерпеливо ждал свою спутницу.

— Опять зазевались! Ну, бежим скорее… Сейчас будет второй звонок.

Она побежала вперед, я за ней.

— А где ваши вещи?

— Я засунул их под диван в буфетной. Я думаю, после можно их будет достать.

— Когда после? Сию секунду бегите… Да не туда, не в ту сторону! Буфет — здесь!

— А как же я… вас потом найду?

— Да что вы… трехлетнее дитя, что ли? Однако компаньона я себе нашла… Ну, бегите скорей в буфет — я вас тут подожду…

— Только вы ж не уходите отсюда… а то я…

— Ради бога, скорее!

Я схватил чемодан, и мы понеслись на перрон.

— Где наш поезд? — спросила она, переводя дух.

— Я думаю, этот. Ай-я-яй, какой маленький…

— Это отцепленный вагон, глупый вы человек. А нам нужен поезд! Вот и мой носильщик, кстати. Где поезд в Одессу?

— Пожалуйте!

Впереди шла Елена Николаевна, отыскивая наш вагон, за ней обремененный коробками и саквояжами носильщик, а сзади — я, беззаботно помахивая своим чемоданчиком.

Сели вовремя — через минуту поезд двинулся.

Елена Николаевна обмахнула платком разгоряченное лицо и, улыбнувшись, спросила:

— Как вы думаете, если бы не я — уехали бы мы сегодня?

— Ни за что, — уверенно сказал я. — Я удивляюсь, как вы так хорошо разбираетесь в этих железнодорожных штучках.

— В каких штучках?

— Вот в этих билетах, носильщиках, поездах… тут сам черт ногу сломит.

Полчаса прошло в дружеском разговоре. Я сказал:

— А мне хочется есть.

— О чем же вы раньше думали, на вокзале?

— Забыл.

— Эх вы! Впрочем, вероятно, скоро будет буфетная станция… Посмотрите путеводитель.

— Да у меня его нет…

— У меня есть. Берите.

Я взял в руки путеводитель и повертел его в руках.

— Ого, какой толстый… Воображаю, сколько тут буфетных станций!

Развернул, стал перелистывать, вздохнул.

— В три часа утра будет станция. Не дождаться…

— Какая станция?

— Териоки…

— Что-о? Вы какую дорогу смотрите?

— Вот… желтые такие листочки…

— Ах ты господи! Вам няньку нужно… В путеводителе не можете разобраться!

— Хотел бы я видеть человека, который в нем разбирается! — недоверчиво сказал я.

— Подумаешь, трудность. Дайте-ка мне… Вот! Через сорок минут вы можете закусить… Поезд стоит восемь минут.

— Не успею… Я всегда запутываюсь в этих минутах.

— Ну, ладно… Выйдем вместе.

Я подпер рукой подбородок и принял сиротливую позу. Елена Николаевна участливо взглянула на меня.

— Как же вы вообще живете, большое дитя, если ничего не понимаете, всюду опаздываете и теряетесь в самых пустых случаях?

— Да и плохо живу, — прошептал я со скрытым страданием в голосе. — Папа у меня умер, мама далеко… А тут всюду какие-то номера, звонки, все кричат, бегут… Хорошо, что я с вами поехал…

— Ну, ничего, — успокоительно сказала она. — Ничего, мой большой ребеночек. Как-нибудь доедем. Вы где предпочитаете спать: на верхней койке или на нижней? Надеюсь, уступите мне нижнюю?

— Уступлю, конечно. Только я уж извиняюсь, что ночью разбужу вас…

— Чем?

— Упаду. Я ночью всегда ворочаюсь с боку на бок и, разметавшись, обязательно падаю.

— Гм… Ну, ладно… Спите внизу. Как-нибудь устроимся… Ах вы, беспомощное существо!

Она шутливо погладила меня по голове, и в голосе ее прозвучала материнская нежность и снисходительность к слабому.

Никогда мне не приходилось путешествовать с таким комфортом и спокойствием, как в этот раз.

Я чувствовал себя маленьким любимым ребенком, о котором всегда позаботятся, которого не дадут в обиду, накормят, убаюкают и приласкают. Мой большой рост, густой голос и широкие плечи не служили препятствием этому.

Моя спутница укладывала меня спать, поправляла сползавший плед, гасила свет, когда я засыпал, и будила утром, когда была остановка на большой станции, чтобы я мог напиться кофе, который она разыскивала с помощью проводника вагона.

Ее тешило, когда я, просыпаясь, тер кулаками глаза, потягивался, как ребенок, и щурился от сильного света.