В частности, считалось, что к боевой огненной магии, полетам и превращениям более склонны юные чародеи, в то время как умудренные опытом обращают внимание на некромантию и магию духа. Была также проделана кропотливая работа и собран свод заклинаний, неприемлемых и запрещенных для адептов Белой и Серой Магии. К сожалению, побочным эффектом стало то, что эта книга, таким образом, оказалась замечательным учебником для приверженцев Черной Магии.

И еще немало ошеломляющих опытов и блистательных экспериментов проводилось в стенах Школы.

Поедание всевозможных гадов для усиления действия заклинания было с негодованием отвергнуто, так как самим магам есть жаб и пауков не сильно хотелось, а предварительно скармливать их потенциальным объектам воздействия заклинаний представлялось затруднительным. Идея о том, что любой предмет обладает внутренней волшебной силой, тоже не прижилась: не каждому хочется обнаружить магический талант у любимого кресла-качалки.

Зато была блестяще доказана зависимость силы заклинания от погодных условий: в грозу все действует во много раз сильнее, а при урагане и землетрясении вероятность ошибки значительно выше (впрочем, последний вывод достаточно очевиден, если учесть обстоятельства, при которых произносится формула, — тут любая концентрация может дать сбой).

Успешно завершилось замечательное исследование о том, что наличие специфического волшебного дара, например телепатии или левитации, во много раз усиливает мощь соответствующих заклинаний. Мы также подвергли углубленному изучению ныне живущих волшебников и известных исторических личностей, чтобы понять, с какой частотой обычно встречается в их среде тот или иной магический талант. Особо интересным результатом явилось то, что частота появления особого дара зависит от общей обстановки в мире. Например, талант предвидения обычно просыпается в людях незадолго до серьезных катаклизмов и потрясений, а излечения — в годы непрерывных войн, как будто природа сама обладает разумом и всегда выбирает для своих детей те дары, что могут им послужить наилучшим образом.

Отдельной почетной медалью было отмечено изобретенное заклинание, позволяющее не путаться в развевающихся полах нескончаемой мантии — это неоценимая вещь для магов, любящих щегольнуть невероятными и необычными одеяниями.

Все выше сказанное — только малая толика того, чем занимались волшебники Школы в свободное от преподавания время.

Человеку свойственно стремление объяснять необъяснимое и упорядочивать неупорядочиваемое. Подобное свойство обычно начинает проявляться у детей и проходит у взрослых, словно неощутимое головокружение на краю обрыва, но ученые и учителя страдают этим всю жизнь. И иногда это страдание приносит пользу всем остальным (хотя зачастую совершенно не там, где изначально планировалось).

С детства не люблю яблоки!

Сын Вильгельма Телля

ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ В ШКОЛЕ МАГОВ

— Нет, этот Урчи совершенно невозможен! Это худшее, что со мной случилось за все годы преподавания в Школе, а позвольте заметить, что за два с половиной века я повидал немало! — Эту гневную тираду произносил Куртал (тот самый, который в приемном совете утверждал, что уж что-что, а справиться со студентом внутри Школы дело легче легкого), и гномики на его шляпе неодобрительно цокали языками.

Куртал наморщил лоб и стал вспоминать наиболее яркие отрицательные впечатления из своей продолжительной биографии.

— Я еще помню нашествие павлинохвостых циклопов с острова Мелти, которые гипнотизировали своих врагов покачиванием распушенного во всей своей красе хвоста. В довершение всех бед они обладали врожденным иммунитетом к магии, что делало их еще более грозными противниками. Вторжение грозило затянуться, если бы не изобретательный Цсамун. Его, и только его, заслуга в том, что было придумано и применено на защитниках города заклинание обесцвечивания, из-за чего весь мир люди стали воспринимать как различные оттенки серого цвета. Буйство красок перестало оказывать свое гипнотическое влияние, и циклопы с позором бежали с материка.

Однако присутствовал и отрицательный эффект: так как заклинание действовало еще несколько месяцев (никто ж не знал, насколько затянется война), за это время искусство, особенно живопись, грозило прийти в запустение. Темно-серое на светло-сером — не слишком впечатляющее зрелище, и художники маленькими стайками впадали в депрессию. Некоторые, правда, пытались рисовать по памяти, — им казалось, что они помнили, какая краска в их палитре была того или иного цвета, и они писали, как если бы этот серый цвет был на самом деле зеленым, тот — синим, а другой — оранжевым. Живописцы как раз не прогадали: когда зрение начало в полной мере возвращаться к горожанам, столь кошмарными были цвета на холстах сообразительных маэстро, что привели критиков в неописуемый восторг. Вполне возможно, что эти так называемые ценители еще были под воздействием постэффекта от гипноза павлиньих хвостов, но так или иначе данные произведения ознаменовали новое направление живописи в культурной истории Гертала.

Я еще помню сверхурожай орехов фрунти! Они очень вкусны и полезны, но в перезрелом состоянии (а с течением времени они перезревают, даже если сорвать их с дерева и отложить в дальний угол) источают ядовитый запах, способный свалить с ног взрослого мужчину. Обычно одно дерево производит два-три, от силы пять орехов, которые при продаже на рынке исчезают с прилавков с почти волшебной скоростью. А в этот раз каждое дерево согнулось до земли под тяжестью плодов, их были десятки — крупных, сочных, спелых. До сих пор в Гертале помнят, какие груды орехов каждому дееспособному жителю пришлось съесть, причем совершенно бесплатно, лишь бы они не перезрели. С какой скоростью и страхом поглощались эти лакомые, питательные и благотворные дары природы, лишь бы не дошли они до того состояния, когда воздух будет отравлен смертельно опасными миазмами. Орехи жарили и сушили, делали из них супы и салаты, мариновали и ели сырыми, пытались даже курить или, мелко растерев, использовать в качестве специй.

Поэтому и по сей день в Гертале фрунти выращиваются исключительно на продажу, а предложить в качестве угощения орех считается серьезным оскорблением среди взрослого населения города.

А подлинный бич всего Гертала — эпидемия, постигшая город после возвращения домой из экзотических стран торгового судна? Как известно, корабль способен перевозить не только бархат и парчу, слоновую кость и жемчуг, но также и различную живность: как привечаемую командой, подобно говорящему попугаю, которого каждый матрос норовит научить придуманному лично им ругательству, так и не столь охотно приветствуемую людьми.

На этот раз я говорю о тараканах. Странная штука — магия способна переносить горы и стирать в порошок целые города, но еще никому не удалось избавиться ни от мышей, ни от тараканов, ни даже от блох. Нет, конечно, если поймать отдельно взятого таракана, то любой уважающий себя маг может сделать с ним что захочет — хоть в муху превратить, хоть в слона. А вот со всеми вместе сразу — затруднение выходит. То есть поодиночке — запросто, всех сразу — никак. Неоднократно пытались маги совершить сей подвиг, пока не придумали формулировку — мол, ниже достоинства мага заниматься подобными пустяками. На этом все и успокоилось.