Все подумали и решили:

— А что? Он прав. Жили мы без этих аэродромов и катеров как люди. И дальше жить сможем.

Шарик не выдержал и говорит Матроскину:

— У меня голова пухнет. Того послушаешь — тот прав. Её послушаешь она права. Пойду-ка я домой.

Матроскин отвечает:

— И я домой пойду. Только он больше прав. Он за тех заступается, кто много работает и много хочет иметь. Он за таких, как я.

— А она за таких, как я! — кричит Шарик. — Потому что ты корову имеешь и телёнка. А я ничего не имею. Мне только на государство надеяться надо.

— Знаешь ты кто такой? — говорит Матроскин. — Ты — «пролетарий всех стран, соединяйтесь». Пролетал по жизни как бабочка и не заработал ничего.

— А ты куркуль, вот ты кто.

Матроскин не знал, кто такой куркуль. Он только сумел представить себе целый кулёк куриц и больше ничего. Но он понял, что это что-то очень обидное.

Пришли они домой, друг с другом не разговаривают. И всё больше друг на друга злятся.

— Глаза бы мои на тебя не глядели, — говорит Шарик. — Ты на мою половину избы лучше не заходи.

— А где твоя половина избы? — спрашивает Матроскин.

— Я сейчас её отделю, — отвечает Шарик.

Он взял кусок мела и провёл черту через всю избу.

— Всё, что с этой стороны, где кровать с колесиками, это — моё. А что с другой стороны, где лавка с вёдрами, — твоё.

Он подумал ещё и говорит:

— Мало того, с тобой и огород ещё поделим, и все поля вокруг.

Шарик взял лопату и стал ей приблизительно границу между владениями набрасывать. Ходят они с Матроскиным по этой пограничной полосе и друг на друга рычат.

Тут как раз почтальон Печкин со встречи пришёл. У него тоже голова распухла от того, за кого голосовать.

— Чего это вы делаете? — спрашивает.

— Да вот этот Шарик земной шар пополам делит, — говорит Матроскин. Ох и балбес же он, ох и балбес! Если бы я мог, я бы ему это прямо в лицо сказал.

— А вы скажите, кто вам мешает, — говорит Печкин.

— Не могу. Мы с ним уже целый час не разговариваем.

Печкин сразу нашёл выход:

— Вы ему письмо напишите. Я ему передам. Лучше открытку. У меня с собой есть. Вам простую или поздравительную дать?

— Конечно, простую, — отвечает Матроскин. — Буду я на него поздравительную тратить.

Печкин у себя в сумке посмотрел и говорит:

— Какая жалость. У меня только поздравительные открытки есть. Простые кончились. Придётся вам поздравительную брать.

Взял Матроскин поздравительную открытку с цветочками и котятами и написал:

«Шарик, ты — балбес!»

Печкин возражает:

— Неправильно это. Если открытка поздравительная, сначала адресата поздравить полагается.

Матроскин дописал:

«Поздравляю тебя, Шарик, ты — балбес! Перестань валять дурака, давай мириться».

Печкин эту открытку Шарику принёс. Шарик прочитал и сильнее на Матроскина обиделся:

— Я сейчас в этого поздравителя кочергой брошу.

Печкин говорит:

— Зачем бросать, если почта есть. Это уже бандероль получается. Сейчас мы её упакуем и коту передадим. Платите десять рублей за упаковку.

Он кочергу в бумагу завернул, верёвочкой перевязал и к Матроскину пришёл на его половину:

— Вам кочергу прислали бандеролью. Хотели в вас запустить.

— Что? — кричит Матроскин. — Да я в него за это утюгом! Где мой утюг деревенский с углями?

Он притащил огромный чугунный утюг, прямо как из музея.

— Стоп-стоп! — говорит Печкин. — Это уже посылка получается. Платите двадцать рублей за доставку. Я уж ваш утюг передам.

— Только по башке передайте, — просит Матроскин. — Чтобы этот бандерольщик поумнел. И передайте, чтобы обед готовил. Его очередь. А то всё я да я.

Печкин к Шарику утюг притащил и говорит:

— Вот велели вам по башке передать. И просили обед приготовить. Будет ответ? Можно телеграмму послать.

— Будет, — отвечает Шарик, — изобразительный. Мы без телеграмм обойдёмся. У меня на телеграмму денег нет.

— А вы в карманах поищите, — предлагает Печкин.

— А у меня и карманов нет, — говорит Шарик.

Он достал уголёк и на боку печки стал рисовать домик.

— Эй, — спрашивает кот, — что это? Что это за народное творчество на моей печке?

— Это индейская национальная изба, — ехидно отвечает Шарик, «фигвам» называется.

К этому времени дядя Фёдор вернулся. Он потому в Троицком задержался, что пустые дома на всякий случай осматривал. Мало ли что, вдруг придётся отступать. В Троицком хорошо можно было жить. Там и школа была, и клуб, и магазин. И все их давно уже знали. Особенно старики.

Он послушал, что происходит, и говорит:

— Вот что. Чтобы я больше ничего политического в доме не слыхал. Мы жители сельские, нам не до политики. Мы должны картошку выращивать и свежим воздухом дышать.

— Еще мы должны общественной работой заниматься и пианино осваивать, — раздался другой голос. — Мы про него совсем забыли! Ах, как нехорошо!

Это тётя Тамара со встречи с избирателями вернулась. И все замолкли и загрустили.

Два или три дня проехали мирно. Всех дождь спасал. Такой он был густой, как марлевый занавес в сельском клубе. Поэтому все простоквашинцы — и новые и старые — много спали и много читали. Никаких вылазок на природу и десантов в огород не было. Даже тётя Тамара в руки книгу взяла. Это была военная книга «Жизнь полководца товарища Суворова в армии и в гражданском быту».

Но вот выпал первый снег. Он липкий был, на всех проводах и деревьях повис. Последние листья с деревьев упали, потому что к ним снег прилепился. Всё было белое и чистое.

По первому снегу почтальон Печкин пришёл, вернее, прискользил, телеграмму принёс:

«Встречайте, едем. Охотники-пенсионеры!»

— Наконец-то, — сказала тётя Тамара Семёновна. — Наконец-то я их увижу, моих военных товарищей.

Видно было, что настроение у неё улучшилось, несмотря на погоду. Она даже запела про себя что-то очень лирическое: