И вдруг позвонил. Как будто выследил и поймал. Он мой начальник. Я обязан выполнять его распоряжения на работе. Мне странно слышать его голос в телефонной трубке дома.

– Я… не ожидал вашего звонка, – говорю я.

– Знаю, – отвечает он. – Я позвонил вам домой, потому что нам нужно поговорить вне офиса.

От волнения сводит живот.

– О чем? – спрашиваю я.

– Лу, вы должны узнать раньше, чем мистер Крэншоу вас всех созовет. Появился экспериментальный метод лечения аутизма у взрослых.

– Знаю, – говорю я. – Слышал. Он опробован на приматах.

– Да, но статья вышла больше года назад, с тех пор метод… доработали. Наша компания выкупила исследовательскую лабораторию. Крэншоу хочет, чтобы все вы прошли лечение. Я с ним не согласен. Я считаю, еще слишком рано и неправильно вам это предлагать. Во всяком случае, выбор должен быть за вами без постороннего давления. Но он мой начальник, и я не в силах помешать ему созвать вас на разговор.

Если не в силах помешать, зачем звонит? Это одна из хитростей нормальных людей? Я читал, что они так делают, когда знают, что поступают неправильно и нуждаются в поддержке.

– Я хочу помочь… – произносит мистер Алдрин.

Родители объясняли, что хотеть и делать – это разные вещи… Он не говорит «я помогу».

– Вам нужен представитель, – продолжает он. – Человек, который будет вести переговоры с Крэншоу. Причем лучше меня. Я могу найти такого человека.

Значит, сам он не хочет быть нашим представителем. Видимо, боится, что Крэншоу его уволит. Это разумно. Крэншоу вправе уволить любого. Язык меня не слушается, но после нескольких попыток я с трудом выговариваю:

– Полагаю… не стоит… не надо… думаю… лучше… мы найдем представителя сами.

– Найдете?.. – переспрашивает он с сомнением в голосе.

Раньше я не распознал бы сомнения, заметил бы какое-то недовольство и решил бы, что мистер Алдрин недоволен мной. Хорошо, что теперь я лучше разбираюсь. Интересно, почему он во мне сомневается, ведь он знает, какую работу мы выполняем, и то, что я живу самостоятельно.

– Я обращусь в центр поддержки, – говорю я.

– Наверное, так даже лучше… – говорит он.

На его конце какой-то шум. Он что-то говорит, но, вероятно, не мне: «Сделай потише! Я разговариваю!» Ему отвечает другой голос – очень недовольный, но слов я не разбираю. Затем мистер Алдрин говорит уже громче, обращаясь ко мне:

– Лу, если не получится найти… Если понадобится помощь, обращайтесь! Я желаю вам самого лучшего, будьте уверены…

Я не уверен. Мистер Алдрин – наш управляющий, он всегда терпелив и мил, благодаря ему в офисе появились нововведения, которые облегчают нам жизнь, но правда ли он желает нам самого лучшего? Откуда ему знать, что для нас лучше? Разве он желает, чтобы я женился на Марджори? Он же совсем не знает нас вне работы.

– Спасибо, – говорю я.

«Спасибо» уместно почти всегда. Думаю, доктор Форнам меня одобрила бы.

– Отлично, – говорит он.

«Отлично» бессмысленное выражение, им просто подводят к концу разговора, я не буду о нем долго думать.

– Звоните, если понадобится помощь! Запишите мой номер!

Он быстро диктует номер, который записывается на память телефона, но я и так не забыл бы. Я легко запоминаю номера, особенно этот, который представляет собой серию простых чисел – вряд ли мистер Алдрин об этом задумывался.

– До свидания, Лу! – прощается он. – Постарайтесь не волноваться.

Стараться и делать – разные вещи. Я тоже прощаюсь, вешаю трубку и возвращаюсь к лапше – уже слегка переваренной. Мне нравится переваренная лапша, она мягкая и нежная. Мало кто любит лапшу с арахисовой пастой, а я люблю.

Значит, мистер Крэншоу хочет, чтобы мы прошли лечение. Вряд ли он может нас заставить. Есть закон о клинических исследованиях. Не знаю точно, что в нем написано, но вряд ли мистеру Крэншоу разрешат нас принудить. Мистер Алдрин, возможно, знает об этом больше, он же управляющий. Должно быть, он считает, что мистер Крэншоу вправе нас заставить и попытается это сделать.

Никак не могу уснуть.

В пятницу утром Кэмерон сообщает, что мистер Алдрин ему тоже звонил. Он всем позвонил. Мистер Крэншоу еще ничего никому не говорил. Внутри неприятно сжимается, как перед экзаменом, который ты вряд ли сдашь. Какое облегчение сесть за компьютер и работать!

За день ничего примечательного не происходит, кроме того что я заканчиваю первую часть текущего проекта, и результаты получаются хорошие. После обеда Кэмерон сообщает, что в нашем центре пройдет встреча, посвященная статье про исследование. Он пойдет. Говорит, нам всем нужно пойти. У меня нет планов на эту субботу, кроме мытья машины, к тому же я и так почти всегда хожу в центр по субботам.

Субботним утром иду на собрание. Идти далеко, но еще рано, поэтому не жарко, и мне приятно размяться. Кроме того, по пути в наш центр мостовая выложена кирпичами – бежевыми и красными, узор интересный, я люблю на него смотреть.

В центре я встречаю не только ребят с работы, но и других аутистов из нашего города. Некоторые, в основном те, что постарше, проводят дни в центрах ухода для взрослых: выходят в общество в сопровождении специалистов, а живут в интернатах. Еще есть Стефан, он профессор в маленьком университете, занимается биологией. Есть Мэй, она профессор в большом университете, ее исследование – на стыке математики и биофизики. Стефан и Мэй редко посещают собрания. Я заметил, что чаще всего приходят люди, у которых больше всего отклонений; молодые, вроде Джо Ли, почти никогда не приходят.

Обычно я болтаю со знакомыми, которые мне нравятся, например, с Мюрреем – тот работает в большой бухгалтерской фирме. Мюррей расспрашивает о фехтовании; сам он занимается айкидо и тоже скрывает это от психиатра. Я уверен, что Мюррей слышал о новом лечении, иначе вряд ли пришел бы сегодня сюда, но, кажется, не хочет о нем говорить. Он не работает с нами; вероятно, не в курсе, что ученые собираются проводить клинические испытания на людях. Возможно, он был бы «за». Не буду уточнять, не сегодня.

Центр поддержки не только для аутистов, туда приходят люди с другими расстройствами тоже, особенно по выходным. Я не знаю, что это за расстройства. Не хочу думать, сколько бывает отклонений.

Некоторые посетители дружелюбны и разговаривают с нами, некоторые нет. Ко мне сразу же подходит Эмми. Она почти всегда здесь. Эмми ниже меня, у нее темные волосы и очки с толстыми стеклами. Не знаю, почему она не сделает операцию по коррекции зрения. Спрашивать невежливо. Эмми всегда кажется немного сердитой.