Он посмотрел на шуанов, возвращавшихся в лес, на дилижанс, спускавшийся в долину Куэнона, и добавил:

— Как я спешил, а не успел вовремя! Дай бог, чтобы мои подозрения оказались ошибочными...

— Это деньги бедной моей матушки, — воскликнула дама, когда она распечатала письмо и прочла первые строчки.

Из лесу донесся приглушенный смех. Молодой вождь не мог удержаться от улыбки, глядя на даму: она все еще держала в руке мешочек — доставшуюся ей долю от грабежа ее собственных денег.

Она и сама засмеялась:

— Ну, слава богу, маркиз. На этот раз я вышла сухой из воды.

— Как вы легкомысленны во всем, даже в угрызениях совести, — сказал молодой человек.

Она покраснела и взглянула на маркиза с таким искренним смущением, что это обезоружило его. Аббат вежливо, но довольно холодно возвратил ей только что полученную «десятину» и направился вслед за молодым вождем к окольной дороге, по которой тот приехал. Прежде чем присоединиться к ним, дама знаком подозвала Крадись-по-Земле. Тот подошел.

— Теперь устройте засаду перед Мортанью, — тихо сказала она. — Я узнала, что синие не сегодня завтра отправят в Алансон на подготовку к войне большую сумму звонкой монетой. Я оставляю твоим товарищам сегодняшнюю добычу, но при условии, что они возместят мне убыток. Только смотри, чтобы Молодец не знал, для чего вы туда отправляетесь: он может воспротивиться. Но в случае такой беды я постараюсь умилостивить его.

— Сударыня, — сказал маркиз, когда она села на лошадь позади него, предоставив свою лошадь аббату, — из Парижа мне пишут, чтобы мы были настороже: Республика намерена бороться с нами хитростью и предательством.

— Что ж, это не так глупо, — ответила она. — У этих людей бывают довольно удачные идеи. Я могу принять участие в такой войне и найти в ней достойных противников.

— Разумеется! — воскликнул маркиз. — Пишегрю советует мне быть очень разборчивым и осторожным во всякого рода знакомствах. Республика оказывает мне честь, полагая, что я страшнее всех вандейцев, вместе взятых; она рассчитывает захватить меня, воспользовавшись моими слабостями.

— Неужели вы станете остерегаться и меня? — спросила она и рукой, которой держалась за него, тихонько похлопала его по груди у сердца.

— Как вы можете это думать, сударыня? — возразил он, повернув к ней голову; она поцеловала его в лоб.

— Стало быть, — заговорил аббат, — полиция Фуше для нас опаснее летучих батальонов и контршуанов.

— Совершенно верно, ваше преподобие.

— Ах, так! — воскликнула дама. — Фуше, стало быть, собирается подослать к нам женщин! — И после краткой паузы добавила грудным голосом: — Буду ждать их.

А на расстоянии трех-четырех ружейных выстрелов от опустевшего плоскогорья, откуда уехали предводители шуанов, происходила одна из тех сцен, которые в те времена нередко случались на больших дорогах. За околицей деревушки Пелерины, в небольшой ложбинке, Хватай-Каравай и Крадись-по-Земле снова остановили дилижанс. Оказав слабое сопротивление, Купьо слез с козел. Безмолвный пассажир, которого шуаны извлекли из угла кареты, очутился на коленях в зарослях дрока.

— Ты кто? — спросил у него Крадись-по-Земле зловещим тоном.

Путешественник молчал. Хватай-Каравай ударил его прикладом ружья и повторил вопрос.

— Я бедный человек, Жак Пино, торгую полотнами, — сказал он тогда, бросив взгляд на Купьо.

Купьо отрицательно покачал головой, полагая, что этим не нарушает своего обещания. Этот знак воодушевил Хватай-Каравая — он прицелился в путешественника, а Крадись-по-Земле грозно и решительно заявил ему:

— Не прикидывайся бедняком, ты слишком толстый. Если ты еще раз заставишь нас спросить твое настоящее имя, мой друг Хватай-Каравай одним выстрелом заслужит уважение и благодарность твоих наследников... Кто ты? — добавил он.

— Я д'Оржемон из Фужера.

— Ага! — воскликнули оба шуана.

— Это не я назвал вас, господин д'Оржемон, — сказал Купьо. — Пресвятая дева свидетельница, я честно защищал вас.

— Ну, раз вы д'Оржемон из Фужера, — иронически-почтительно сказал Крадись-по-Земле, — мы вас оставим в полном покое. Но так как вас нельзя назвать ни добрым шуаном, ни настоящим синим — хоть вы и купили земли жювинийского аббатства, — то вы нам заплатите выкуп, — добавил шуан, делая вид, что пересчитывает по пальцам своих товарищей. — Вы заплатите нам триста экю по шести франков. Нейтралитет стоит таких денег.

— Триста экю по шести франков! — хором повторили несчастный банкир, Хватай-Каравай и Купьо, но все с различными интонациями.

— Что вы, дорогой мой! — сказал д'Оржемон. — Ведь я разорен. Эта чертова Республика объявила принудительный заем в сто миллионов франков; меня обложили на огромную сумму, и я остался без гроша.

— Сколько же потребовала с тебя твоя Республика?

— Тысячу зкю, дорогой мой, — ответил с жалобным видом банкир, надеясь получить скидку.

— Вот какие большие деньги выхватывает у тебя твоя Республика на принудительный заем! Сам видишь, что с нами тебе будет выгоднее: наше правительство дешевле. Триста экю — разве это слишком много за твою шкуру?

— Где мне их взять?

— У себя в сундуке, — сказал Хватай-Каравай. — Да смотри, чтобы экю были полновесные, а не то мы убавим тебе весу на огне.

— Где же я должен заплатить вам?

— Твой фужерский загородный дом недалеко от фермы Жибари, а там живет мой двоюродный брат Налей-Жбан, иначе говоря — Сибо Большой; передай ему деньги, — сказал Хватай-Каравай.

— Это не по правилам! — воскликнул д'Оржемон.

— А нам какое дело! — ответил Крадись-по-Земле. — Помни, что, если в течение двух недель ты не принесешь денег Налей-Жбану, мы заглянем к тебе ненадолго и вылечим твои ноги от подагры, если у тебя подагра. А ты, Купьо, — продолжал он, обращаясь к вознице, — будешь теперь называться «Вези-Добро».

С этими словами оба шуана ушли; путешественник снова сел в карету, и кучер, настегивая лошадей кнутом, погнал их к Фужеру.

— Будь у вас оружие, — сказал Купьо, — мы бы получше могли защищаться.

— Дуралей! У меня вот тут десять тысяч франков, — возразил д'Оржемон, показывая на свои грубые башмаки. — Разве можно защищаться, когда имеешь при себе такую сумму!

Вези-Добро почесал за ухом и обернулся назад, но оба его новых товарища уже скрылись из виду.

Отряд Юло ненадолго задержался в Эрне, чтобы сдать раненых в госпиталь этого городка; затем республиканцы отправились дальше и без всяких злополучных помех прибыли в Майенну. На следующий день командир мог разрешить свои сомнения относительно маршрута почтового дилижанса, ибо уже с утра горожане узнали, что дилижанс ограблен. Через несколько дней власти прислали в Майенну достаточное количество новобранцев-патриотов, чтобы Юло мог пополнить свою полубригаду. Вскоре вслед за этим пронеслись малоутешительные слухи: мятеж вновь охватил все те местности, которые в последнюю войну шуаны и вандейцы сделали главными его очагами. В Бретани роялисты завладели Понторсоном, чтобы получить доступ к морю; они захватили также городок Сен-Джемс, находившийся между Понторсоном и Фужером, и, видимо, решили временно обратить его в свой плацдарм — средоточие складов и центр военных операций. Оттуда они могли безопасно сноситься с Нормандией и Морбиганом. Второстепенные вожаки разъезжали по трем этим провинциям, стараясь поднять сторонников монархии и добиться объединенных действий. Эти происки совпадали с вестями из Вандеи — там весь край мутили подобные же интриги, которыми руководили четыре известных роялиста: аббат Верналь, граф де Фонтэн, де Шатильон и Сюзане. Рассказывали, что шевалье де Валуа, маркиз д'Эгриньон и господа Труавиль стали их союзниками в департаменте Орн. Руководителем всего широкого плана операций, которые развертывались медленно, но грозно, действительно был Молодец — такое прозвище дали шуаны маркизу де Монторану со времени его высадки во Франции. Сведения, сообщенные Юло министрам, были совершенно верными. Авторитет предводителя, присланного из-за границы, тотчас получил признание. Маркиз приобрел большую власть над шуанами, старался внушить им подлинную цель войны и убедить, что их жестокости позорят благородное дело, которое они предприняли. Смелый характер, мужество, хладнокровие, способности этого молодого вельможи пробудили надежды врагов Республики и так разожгли мрачную экзальтацию в этих округах, что даже наименее ревностные содействовали теперь подготовке событий, которые могли иметь решающее значение для свергнутой монархии. Юло не получал из Парижа никакого ответа на свои многократные запросы и рапорты. Это странное молчание, несомненно, свидетельствовало о каком-то новом кризисе революции.