Около полуночи Сорвиголова заметил на нейтральной полосе, разделяющей воюющие стороны, какие-то серые тени. Луна скрылась за облаками, стало совсем темно.

Чтобы разобраться, в чем дело, надо было отправиться на ничейную полосу и взглянуть на происходящее своими глазами, но уж слишком был велик риск угодить под перекрестный огонь буров и англичан.

И все же Сорвиголова решился. Он прихватил с собой юнгу Финьоле, бура Йориса, итальянца Пьетро, португальца Гаэтано и креола[23] с острова Реюньон[24]. Все шестеро оставили при себе только револьверы, так как предстояло передвигаться по-пластунски.

Продвинувшись ползком на триста с лишним метров, Сорвиголова различил шагах в двадцати от себя какую-то темную массу. Вглядевшись, Жан убедился, что навстречу ползет человек. Негромкий шорох сопровождал каждое его движение. Разведчик должен по возможности избегать боя, и благоразумие требовало от Жана Грандье немедленно отступить и поднять тревогу. Но не тут-то было! «Английский разведчик! – мелькнуло у него в голове. – Я в два счета скручу его и возьму в плен».

Вскочив, Сорвиголова в два прыжка очутился возле английского разведчика и плашмя бросился на него. Но странное дело: под руками у него оказалась пустота, вернее – грубошерстная ткань, скорее всего, одеяло. И это одеяло чьи-то невидимые руки тянули к себе – очевидно, за привязанные к нему бечевки.

– Черт побери! – пробормотал Сорвиголова, поняв, что попался на уловку.

И не он один – его товарищи точно так же вместо вражеских разведчиков взяли в плен старое тряпье.

Но в чем тут смысл?

Долго ломать голову не пришлось: в следующие несколько секунд два взвода англичан окружили капитана Молокососов и его товарищей, повалили их на землю и заткнули рты прежде, чем они успели поднять тревогу.

Насмешливый голос произнес по-английски: «Юные болваны попались-таки на удочку!» – и полузадушенный Сорвиголова зарычал от бешенства.

– Молчать! – приказал тот же голос. – Вперед, и без шума, иначе смерть!

Сорвиголова мог оценить грозившую бурам опасность и ни минуты не колебался. Отчаянным усилием он вывернулся из рук солдата, сжимавшего его горло, и пронзительно закричал:

– Тревога!.. Тревога!.. Англичане!..

Солдат взмахнул саблей и непременно раскроил бы ему череп, если бы Сорвиголова не уклонился. В то же мгновение он выхватил револьвер и выстрелом в упор уложил пехотинца. А затем, понимая, что все равно погиб, насмешливо прокричал:

– Испорчен сюрприз, господа англичане!.. Вы хорошо запомните последнюю шутку, которую сыграл с вами Сорвиголова!

Он выстрелил еще раз, но в то же мгновение множество рук схватило его. Жана, вероятно, прикончили бы на месте, если бы кто-то, услышав прозвище Сорвиголова, не завопил истошным голосом:

– Стойте, не убивайте его! Это же тот самый Сорвиголова! Тому, кто притащит его в штаб живым, обещано двести фунтов!

Жану повезло: он остался в живых и знал, что буры услыхали его крики и выстрелы. И в самом деле – из бурского лагеря загремели ружейные выстрелы, а вслед за ними по английской передовой ударила артиллерия…

Ночная атака была отбита, но командир Молокососов и его товарищи угодили в плен. Креол из Реюньона и молодой итальянец Пьетро умолкли навеки, а остальных, избитых до полусмерти прикладами, пришлось нести на носилках. Самостоятельно передвигался только Сорвиголова.

Через полчаса они оказались в английском лагере. Судя по тому, как часто повторяли его имя солдаты, капитан Молокососов понял, что пользуется здесь немалой, хоть и опасной популярностью.

Пленников швырнули в капонир[25], стены которого были выложены железнодорожными рельсами, и заперли, не дав даже глотка воды. Сорванцы провели тяжелую ночь: их мучила жажда, они истекали кровью и задыхались. Сорвиголова подбадривал товарищей, но в кромешной тьме так и не удалось перевязать их раны.

Наконец наступил день. Первым из капонира вытащили Жана, и вскоре он уже стоял перед драгунским офицером в чине капитана. Тот с нескрываемой иронией принялся разглядывать капитана Молокососов, которого охраняли четыре дюжих пехотинца. Вдоволь наглядевшись, драгунский капитан приступил к допросу:

– Так, значит, вы и есть тот самый француз, командир отряда волонтеров Сорвиголова?

– Да, это я! – ответил Жан, глядя прямо в лицо офицеру.

Офицер зловеще улыбнулся. Рука его скользнула в карман мундира и вернулась с бумажником, откуда он извлек сложенную вдвое визитную карточку. С нарочитой медлительностью он расправил ее и поднес к глазам Жана Грандье:

– Значит, вы автор этого шутовского послания?

Сорвиголова узнал одно из писем, отправленных им членам военно-полевого суда вскоре после смерти Давида Поттера.

Несмотря на то что слова «шутовское послание» прозвучали, как пощечина, Сорвиголова спокойно произнес:

– Тем не менее оно закончится для вас смертью.

– Я капитан Рассел, – с усмешкой продолжал офицер, – командир второй роты седьмого драгунского полка. Заметьте: приговоренный вами к смерти чувствует себя совсем неплохо.

– Поживем – увидим, – заметил Жан.

– Да вы, оказывается, хвастунишка, как и все прочие французы! Советую вам прекратить эти шутки, иначе дело кончится кнутом, даю вам честное слово!

– Человека, чью голову оценили в двести фунтов, не наказывают кнутом… К тому же я солдат и требую, чтобы со мной обращались как с пленным. Я отправил на тот свет столько англичан, что вполне заслуживаю этого.

Офицер слегка побледнел и отрывисто пролаял:

– Нам нужна информация! Не вздумайте упираться – все равно заставим. Сколько буров против наших линий?

– Восемь дней назад их оказалось достаточно, чтобы поколотить вас, хотя англичан было впятеро больше.

Офицер побледнел еще сильнее.

– Сколько у вас ружей? – продолжал он.

– Сколько маузеров, понятия не имею. А вот ли-метфордов[26], которые стоят у вас на вооружении, – около тысячи: мы отобрали их у пленных.

– Последний вопрос: что с герцогом Ричмондом и его сыном?