Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, ты и говоришь, – хихикнула Бие.
Это был вполне дружелюбный смех, но все же… Бие прошла вперед меня в прихожую, и я увидел ее спину в зеленой кофте, подрагивавшую от беззвучного смеха. Ой-ой-ой, не очень удачное начало у меня получается. И почему я так странно разговариваю с этой девчонкой?
Мама Бие стояла на стуле в гостиной со складным метром в руке и мерила расстояние до потолка.
– Познакомься, мама, это Оскар, – представила меня Бие.
– Здравствуйте, – поздоровался я.
Женщина слезла со стула и убрала складной метр в коробку. Чет Бакер сыграл на трубе последний долгий аккорд, и зазвучала следующая мелодия.
– Тот самый Оскар, о котором ты мне рассказывала? – спросила мама Бие.
Бие кивнула. Ее мама пожала мне руку и задала несколько вопросов про школу. Я слушал и отвечал почти автоматически. В моей голове крутилась мысль: что на самом деле говорила про меня Бие? Что Оскар – это тот парень, который поет и танцует на тротуарах? Или Оскар – это парень, который не может отличить шоколадное мороженое от клубничного? А может, Оскар – это такой парень, который шепчется с рыбками?
После короткого допроса мама Бие опять залезла на стул, а Бие потащила меня дальше показывать их квартиру. Мы прошли через кухню и оказались в маленькой комнате. Оказалось, что Бие являлась такой же счастливой обладательницей «комнатки прислуги», как и я. Одна стена была так же скошена, как у нас в доме, но в остальном комната не была такой уютной как моя. На полу лежал матрас, а у стены рядом с окном возвышалась целая башня из коробок, достававшая до потолка.
– Это моя новая постель, – сказала Бие и уселась на матрас, скрестив ноги. – Так что там насчет печенья?
Я топтался между матрасом и башней из коробок и чувствовал себя круглым дураком. Здесь все было совсем не так, как дома у Хьюго. Там я запросто мог растянуться у него на кровати и перелистывать брошенный на пол журнал для мальчишек. А здесь я никогда прежде не был и чувствовал себя ужасно неловко. И все-таки я должен рассказать Бие о моей проблеме. Это я-то, который делится своим самым сокровенным только с бабулей, да и то лишь при условии, что на ней нет слухового аппарата.
– Это может прозвучать немного странно… – робко начал я.
Бие, не отрываясь, смотрела на меня своими черными глазами. Вид у нее был жутко заинтригованный. Я совсем растерялся.
– Так вот. То «печенье счастья», которое я получил от тебя, оно было… вкусное, – пробормотал я.
– Ясно… – разочарованно протянула Бие.
Понятно, что она ждала что-то поинтереснее.
Конечно же, расскажи я ей правду о «печенье счастья», это было бы жутко интересно. Но о таких вещах как-то стыдно говорить вслух.
– Хочешь еще одно? – спросила Бие вдруг.
Должно быть, я рефлекторно дернулся вперед, потому что Бие рассмеялась.
– Вижу, оно тебе действительно понравилось, – сказала она и отправилась на кухню.
Я пошел следом.
Бие открыла кухонный шкафчик и принялась в нем рыться, пока не выудила два золотистых пакетика с печеньем. Один она дала мне, а другой принялась разворачивать сама. Я стремительно сорвал обертку, и на моей ладони оказалось уже знакомое мне печенье в форме полумесяца. Я откусил уголок и достал изнутри бумажку. «Свершилось», – пронеслось вихрем в моей голове, и я развернул записку.
«Настоящий друг тот, кто умеет тебя выслушать».
И только?! Но это же никуда не годится!
– А что написано на твоей? – спросил я Бие.
– «Повезет тому, чьим другом ты станешь», – прочитала она и помахала бумажкой. – Это же классика, – добавила она.
– Вот как, – выдавил я.
– По правде говоря, твое имбирное печенье куда как вкуснее, – сказала Бие и кивнула на бабушкину жестяную коробку, которую я поставил на кухонный стол.
Я, все еще ошарашенный новым открытием о «печенье счастья», машинально открыл коробку и протянул печенье Бие. Она взяла его и достала мне тоже. Так мы и стояли на кухне, угощая друг друга печеньем. Немного глупо как-то.
Бие сунула в зубы имбирное сердце и улыбнулась, а в моей голове прозвучал бабушкин голос: «Неизвестно, что хуже: почувствовать себя глупцом, когда тебя отвергли или когда ты так и не осмелился признаться?»
Все верно. Правда, сейчас речь шла не о любви, а о том, осмелюсь ли я наконец-то рассказать Бие про это злосчастное «печенье счастья». Я понял, что просто вынужден это сделать.
– Если хочешь, возьми еще одно имбирное печенье, – предложил я Бие, – и выслушай меня. Мне надо рассказать тебе одну очень важную вещь.
Бие выслушала всю мою историю. Несколько раз по ходу моего рассказа она начинала смеяться, но это был совсем не злой смех. Я рассказал ей почти все, кроме того, что, наверное, влюблен в Майю. Это был бы уже перебор. Но Бие все равно поняла, в какую ситуацию я попал и почему мне позарез нужно «печенье счастья» с точно такой же бумажкой.
– Это даже удивительно, но я никогда не встречала в «печенье счастья» подобной бумажки, – сказала девочка и задумчиво почесала кончик носа.
– Ты уверена? – Я не мог поверить своим ушам.
– Думаю, да, – кивнула Бие. – Хотя в последней партии могут быть и новые записки. Те печенья, которые лежат внизу, на кухне, только что купленные. Пошли проверим.
Во мне зажглась надежда. Бие зажгла ее, как бенгальский огонь, и он теперь горел в моей груди, разбрасывая искры. Я вскочил со своего места. Бие, прихватив куртку, крикнула что-то своей маме, я не понял что, и, обувшись, мы галопом понеслись вниз, на кухню ресторана. На кухне повар поджаривал что-то на большой сковороде. Папы Бие видно не было. Бие сунула руку в банку с печеньем и достала четыре золотистых пакетика. Бенгальский огонь внутри меня полыхал вовсю, и казалось, что искры жгут мне пальцы, пока я с дрожью в руках разворачивал бумажку.
Первая записка гласила: «Кто ищет правду, тот найдет счастье».
Вторая: «Повезет тому, чьим другом ты станешь».
– Я же говорила, это – классика, – усмехнулась Бие.
У нее было написано: «Следуй своей мечте» и «Друга в беде не бросай».
Полный ноль. Только куча глупых фраз про счастье и дружбу.
– Кажется, все то же, что и раньше, – вздохнула Бие.
Я сгреб бумажки и со злости кинул их на кухонный стол. Повар недовольно посмотрел на меня. Тогда я собрал все обратно и сунул в карман.