стесняюсь. Мне не по себе, когда кто-то смотрит на то, как я работаю — почти шепчу я. Он усмехается.

— Хочешь сказать, что просто прячешь такой талант? Серьезно? — я чувствую в его голосе осуждение и смотрю на него в упор. Он ничего обо мне не знает, как он может осуждать меня. — Жизнь чертовски странная штука, знаешь — продолжает он, не давая мне возможности что-либо ему сказать. — Ника учиться в музыкальном. Ну, она потрясающе играет на гитаре. Когда она сказала, что хотела бы связать свою жизнь с музыкой мы с братьями стали работать над тем, что бы у неё это получилось. Мы многое сделали, чтобы этот потрясающий талант не превратился в обычное хобби, когда она за праздничным столом развлекает своих друзей, которые просят чтобы она сыграла одну из любимых песен. — он шумно выдыхает и я вижу в его взгляде что-то странное — У твоего отца достаточно денег, чтобы подарить тебе весь мир живописи. — он дарит мне полуулыбку. — А ты рисуешь в одиночестве, и краснеешь, как будто это что-то ужасное.

— Отец меня не поддерживает — бросаю я прежде, чем успеваю подумать. Он кажется совсем не удивлен. Его красивые брови лишь на мгновение взлетают вверх, а потом снова опускаются. Он больше ничего не говорит, он разворачивается и направляется к тем коробкам, что принес ранее и несет их за обновленную барную стойку. Я выдыхаю и решаю продолжить работу.

Когда напряжение между нами спадает, я почти заканчиваю, и слышу, как Давид вздыхает за моей спиной. Когда я оборачиваюсь, наши взгляды встречаются, но лишь на мгновение. Потом он разглядывает то, что я успела сделать. Единственное, что осталось это верх и для этого мне понадобиться стремянка и Аня. Потому, что я боюсь высоты, и когда заберусь на нее, Ане придется меня держать. Не меня, стремянку, но лишь для моего спокойствия.

— Я уже говорил, что у тебя здорово получается — повторяется Давид и смотрит на меня. — Идем, я отвезу тебя домой. Или ты на машине? — он приподнимает бровь.

Я машу головой — Нет, вообще-то нет. — у меня нет машины, да и водительских прав пока нет. Мне семнадцать, но я решаю не озвучивать это вслух.

— Надеюсь, ты любишь мотоциклы — улыбается он и подмигивает мне. А потом отходит, заканчивая свои дела. Конечно, я люблю мотоциклы, но только в том случае, когда они стоят на парковке или проносятся мимо меня в потоке других машин. Не тогда, когда я сижу на нем. Хотя не могу с уверенностью это утверждать.

Когда я заканчиваю, Давид уже выжидающе стоит, и смотрит на меня, скрестив руки на груди. Он у самой двери и не спускает с меня глаз. Я даже слышу, как он несколько раз прочищает горло, как бы поторапливая меня. Он думает, что я трушу, отчасти это правда, но не в том, чтобы ехать на мотоцикле. В этом плане у меня нет никакого опыта, поэтому мне трудно судить боюсь ли я. Мне страшно, или скорее волнительно от того, что я буду ехать на мотоцикле с Давидом.

Я останавливаюсь на секунду, чтобы прислушаться к себе, но испытываюсь так много эмоций, что не могу их описать.

Когда мы, наконец, выходим, Давид ведет меня к парковке, к своему мотоциклу, и я приятно удивлена. Не то, чтобы я разбиралась в мотоциклах, просто этот не выглядит как похожий на какой-то подростковый мопед. Хотя это было именно то, что я представила, когда Давид упомянул мотоцикл.

Я удивляюсь, когда он вытаскивает откуда-то для меня шлем и заботливо его надевает на меня, помогая спрятать волосы и разобраться с застежками.

Смотрю на него в упор, пораженная такими контрастами. В одно мгновение, он грубо хватает меня за запястье, в другое мгновение с невероятной нежность помогает надевать шлем. И с такой же нежностью держит за руки, объясняя, куда я должна поставить ноги и каким образом держаться за него.

Мы усаживаемся, и я обхватываю его за талию, сцепив руки в замок на его груди. Он усмехается, я чувствую вибрацию в его груди, когда кладет свою, по — прежнему ледяную, руку на мои сцепленные и слегка сжимает.

12

Когда я вхожу в квартиру, то застаю родителей на кухне. А вместе с ними, о сюрприз, мой бывший парень.

Любезничает с моим отцом так, будто между нами ничего не произошло.

Я поджимаю губы и скрещиваю руки на груди.

Я сержусь.

Все это время Антон не звонил мне, просто присылал цветы в надежде, что всё будет как раньше, когда я успокоюсь. А теперь сидит с моими родителями и мило общается, будто всё наладилось.

— Добро пожаловать домой, дорогая — говорит мама и указывает мне на место рядом с ней. Она пытается заставить меня почувствовать себя виноватой за то, что я порчу эту милую атмосферу своей враждебностью. Я прохожу и усаживаюсь рядом с ней. Бросаю злой взгляд на Антона и он, наконец, обращает на меня внимание.

— Привет — говорит он и улыбается мне. — У меня для тебя кое-что есть. — он ставит передо мной на стол коробочку, в которой тот самый браслет, который я присмотрела пару недель назад. Я даже испытываю радость от того, что вижу эту вещь, правда, не долгую.

Ничто не заставит меня поменять свое решение. Только не после того, что произошло. И я не говорю о поцелуе, что мы с Давидом разделили в кофейни Ани.

После того, как он подвез меня, я не сразу поднялась в квартиру. Было очень неловко, потому что я пыталась придумать причину, по которой могла побыть с Давидом еще пару минут, но у него с этим проблем не возникло. Сначала это было какое-то прикосновение, потом какой-то нелепый вопрос.

Давид заставляет меня чувствовать себя иначе, и я ни за что не вернусь к тому, что было раньше и не откажусь от этого.

Мы говорили об искусстве, потом флиртовали, и я чувствовала, как у меня щекочет под ложечкой, а сердце бешено колотится.

Он удивил, когда спросил, есть ли у меня картины и сказал, что с удовольствием увидел хотя бы одну из них. Не уверена, что стану показывать ему свои работы, но этот его интерес к моему творчеству заставляет желать познакомиться с ним поближе еще сильнее, чем раньше.

Я хочу узнать его, общаться с ним, болтать ни о чем и постоянно прикасаться. Сейчас у