Мы с Алькой хохотали, я чувствовала себя хорошо.

Тут и врач пришел. Посмотрел меня и сказал: «ОРВИ, но в школу лучше пару дней не ходить».

Кому это лучше? Я кивнула, а сама прикидывать начала, что завтра надену.

Разумеется, я пойду в школу. Босиком по льду пойду, если нужно.

И увижу Леню.

В пятницу вечером Вера выставила на стол бутылку вина к ужину. То есть не то чтобы до сих пор я никогда не видела ее с бокалом, она и раньше так делала, как и мама, но впервые она выставила его со значением. И поставила на стол второй бокал.

– Ждешь Колготки? – съязвила я, хотя знала, что это не так. У нас было негласное правило: когда я прихожу к Вере, больше к ней никто не приходит. И она никуда не уходит. Иногда ей все-таки приходилось срываться – на срочный вызов в больницу, например, но это было редко.

– Нет, это тебе. Составишь компанию?

– Мм.

– Хочешь сказать, что никогда не пила вина? Ой, не строй из себя человека, который на вечеринках потягивает сок.

– Ну.

– Красное пойдет?

– Пойдет.

– К мясу будет хорошо.

– Я слышала, что это миф и нет никаких правил.

– Каких правил?

– Ну, что красное к мясу, а белое – к рыбе.

– Хочешь белое?

– Нет, я просто говорю, что нет правил.

– Правила каждый придумывает себе сам, милая. А вообще они существуют, чтобы тебе было проще жить.

– Да ладно.

– Конечно. Иногда ты не знаешь, как лучше поступить, а на помощь тебе спешит правило.

– А иногда правило есть, но нужно его нарушить.

– Затем оно и существует.

– Может, тебе тоже пора нарушить свое?

– Мы говорим о каком-то конкретном правиле?

– Я бы хотела, чтобы ты пришла на мой концерт.

– Разумеется.

– Что это значит?

– Что я приду.

– Но там будет мама.

– Женя, я знаю, как важен для тебя этот концерт, поэтому я приду.

– Ладно.

– Ты знаешь, что во Франции дети пьют вино с четырнадцати?

– Тогда ты опоздала.

– И все же я хочу, чтобы ты научилась отличать хорошее вино от плохого и не пила всякую дрянь.

– Ну, на школьных вечеринках мне вряд ли предложат вино из древнего шато с пятнадцатилетней выдержкой.

– Этого и я тебе не предложу. Но нет ведь ничего плохого, если ты попробуешь сравнительно хорошее вино и в случае чего откажешься от сравнительно плохого?

– Это правило?

– Считай, что да. Но ты можешь его нарушать.

– Понятно.

– В меру.

Вера налила мне вина, и мы чокнулись. Я вспомнила, как они это делали раньше: Вера и мама, как они сидели на диване с бокалами вина, как их губы становились фиолетовыми, как будто они перекупались в осеннем озере, вспомнила я и осеннее озеро – воспоминания наслаивались, как слои крепдешиновой юбки, – одно на другое – белый туман над ним, я вспомнила, как выглядит озеро, когда вот-вот пойдет снег, а вода уже покрылась тонким, хрустальным слоем первого льда, я вспомнила, как мы приходили замерзшие и уставшие с горы, грели руки возле камина, Вера варила глинтвейн, а мама ставила музыку. Это всегда был блюз, или джаз, или просто старые американские рождественские песни, и они разливали свое горячее вино по чашкам, над ними взвивался пар, мне наливали чай с корицей и гвоздикой, и она постоянно щекотала мне губы, когда я осторожно глотала.

Почему так не могло продолжаться вечно? Почему я вообще это помню? Какое-то озеро, какие-то чашки, какая-то гвоздика. Я засыпала под шепот снега, под лай собак, под свет луны, плясавший у меня на подушке. А утром я вскакивала, смотрела в окно: солнце слепило, все было синим и белым, штаны болтались на батарее каменными палками, казалось, если уронить их, они разобьются вдребезги о кафель. Я стаскивала штаны, собирала по пути носки и колготки, кофты и майки, охапкой тащила все в постель маме и Вере. Забиралась со всем этим и вопила:

– Утро! Утро! Утро!

Они злились, а я смеялась. Такое простое счастье.

Вечером следующего дня я спросила маму:

– Ты помнишь, как я приносила штаны вам в постель?

– Штаны?

– Зимние штаны и носки. Когда мы были в горах.

– Наверное.

– Это было весело.

– Да?

– Ты не помнишь.

– Расскажи?

– Я приносила штаны и носки вам в постель. Вы смеялись и кричали, чтобы я не таскала в кровать грязную одежду.

– Все?

– Все.

– Удивительные вещи ты помнишь.

– Удивительно, что ты – нет.

– А должна?

– Это было счастье.

– Возможно, это было твое счастье?

– А есть разница?

– Женечка, ты знаешь, что я хотела бы, чтобы все сложилось иначе.

– Завтра снег обещают.

– Здорово.

– Мы с Верой вчера пили вино.

– А вот это не здорово.

– Она хотела, чтобы я попробовала хорошее.

– Может, в следующий раз принесет тебе покурить хорошей травы?

– Мам.

– Какой-то бред. Я поговорю с ней.

– Поговори. Спроси, помнит ли она про штаны.

– Чего?

– Штаны и постель.

– Женя.

– А что?

– Я не стану говорить с Верой про постель.

– Пфф.

– Спокойной ночи, Женя.

И я пошла спать, но спать мне совсем не хотелось. Я легла и думала о Лене. О том, что завтра у нас снова репетиция, и я его увижу, и мы снова будем стоять близко, и я буду смотреть на него не отрываясь, а он спросит: чего? И тут я спою свою песню. И он поймет. А может, и нет. Разве это важно?

– Алло? Привет, это Саша. Слушай, ты просил меня подумать про выставку, ок, я подумала. Ничего, если это будет фотовыставка? Несколько акварелей, по большей части фото. Сейчас это модно. Тут Женя напомнила мне одну историю… В общем, я только что придумала, что выставка будет про те постели, которые я фотографирую. Ты же знаешь, что я фотографирую всякие постели? Сейчас уже меньше, но раньше… Когда мы с Верой… Мне кажется, это красиво – все эти складки, тени, облачные такие геометрические конструкции. Об этом стоит поговорить. Сейчас покажу.