Было очень темно, лил сильный дождь. Вдруг на перекрестке наша машина столкнулась с другим автомобилем, его водитель просто не увидел нас. Удар пришелся на переднее пассажирское место, на котором сидела мама. Через мучительно долгие 30 секунд я услышала голос мамы, которая дышала очень глубоко: «Все в порядке. Я в порядке». В тот раз, к счастью, все обошлось.

Теперь я сидела в машине на другом конце света. Дождь прекратился, дорога почти мгновенно высохла, снова засветило солнце, словно и не было дождя. Мы добрались до церкви, опоздав на 40 минут. Выйдя из машины, мы первыми встретили светлолицую женщину в черном платье и чернокожего мужчину в деловом костюме класса люкс.

Моника подвела меня к ним.

– Добро пожаловать, – сказала женщина.

– Благодарю!

– Откуда вы? – поинтересовался мужчина.

– Из России.

– О! Мы знакомы с одной женщиной, которая также из России. Если желаете, мы вас познакомим.

– Спасибо!

Здание церкви оказалось совершенно обыкновенным строением. О том, что это не офис какой-то компании, говорила только табличка «Церковь Адвентистов седьмого дня».

В России церковь видна издалека. Когда стоишь возле нашей церкви, чувствуешь присутствие чего-то очень могущественного. Здесь же все было довольно простенько.

Внутри здания церкви справа и слева были расположены ряды кресел. Люди сидели на них и смотрели вперед, как будто пришли на концерт.

Икон, свечек – ничего этого не было. На сцене мужчина в черном костюме что-то очень эмоционально рассказывал. Он стоял за трибуной, как профессор за кафедрой, размахивал руками, хмурил брови, а потом улыбался, понижал голос и снова резко повышал, как будто хотел запеть, но не пел. Словарного запаса церковных терминов у меня не было, поэтому, что он говорил, я не понимала. Единственное, что я могла иногда уловить из его речи, это слово Lord.

Окинув взглядом ряды, где сидели люди, Моника нашла своих друзей, поблагодарила женщин, которые нас подвезли, и мы на цыпочках пошли в правый угол здания к ним. Ее друзьями оказались мужчина и женщина лет пятидесяти. Они кивнули нам, давая понять, что они нас приветствуют, но говорить пока не будут, и продолжили слушать пастора.

Как только мы уселись, Моника тоже полностью погрузилась в происходящее на сцене. На спинках кресел были карманы с двумя книгами: с черной и зеленой обложкой. Та, что с черной, оказалась библией, а зеленая была песенником – со словами и нотами. Опять же, слово Lord мелькало чуть ли ни в каждой строчке.

– Ты понимаешь, что он говорит? – шепнула я Монике.

Моника загадочно улыбнулась, как будто слова пастора были музыкой для ее ушей или, будто она так давно чего-то ждала, и это, наконец, исполнилось.

– Он говорит о Боге, – глаза Моники были наполнены глубокой и трепетной радостью.

Мне показалось это очень странным. Мои глаза были примерно такими же 2 года назад, когда я была безумно влюблена в соседа. Он постоянно заигрывал со мной, но не делал никаких шагов навстречу. Я никак не могла понять, он стесняется сказать о своих чувствах или просто играет со мной. Однажды я не выдержала этой любовной муки и призналась ему в любви сама, но он сказал, что отношений не хочет, а сексом он со мной занялся бы. Это было абсолютно неприемлемо, и через пару месяцев моя любовь к нему прошла, и глаза стали обычными.

Я не знала, что такого волнительного нашла Моника в речи пастора, но мне становилось скучно.

– Мы пойдем на пляж после службы, – шепнула Моника, почувствовав мое настроение.

– На пляж?!? А когда мы вернемся? – оживилась я и одновременно испугалась, что не смогу вернуться домой до 9 вечера.

– Не знаю. Скорее всего, вечером, – послышались нервные нотки в голосе Моники.

Я больше не стала ничего говорить.

Пастор закончил свою проповедь, ушел со сцены, и на его место вышла грузная чернокожая женщина в длинном белом платье, взяла микрофон и стала громко петь. Прихожане достали зеленую книгу из кармана на спинках кресел и стали петь вместе с ней.

На слух это была обычная попсовая песня – совершенно непохожая на песнопения в православной церкви. Я присоединилась к ним, пытаясь читать слова и попадать в ноты одновременно. Успехом это не увенчалось, но мне понравилось.

После службы мы пошли на пляж, а потом в гости к друзьям Моники. Домой я вернулась около полуночи и, конечно, не попала в клуб с Мо.

На следующий день в «Макдоналдсе» Мо делал вид, что не знает меня. Оказывается, я все-таки перепутала номер. Он заканчивался на 98, а не на 89. Ему ответил какой-то мужской голос, который, естественно, понятия не имел, кто такая Вика. Мо подумал, что я специально дала не свой номер. Когда он немножко отошел, то рассказал, что они прекрасно провели вечер на каких-то таблетках, и я очень многое упустила.

Да, только таблеток мне и не хватало… Все-таки, что ни делается, все к лучшему.

* * *

За все время моего пребывания в Америке я часто посещала адвентистские и баптистские собрания, и никто ни разу не попытался перетянуть меня в свою религию.

Так получилось, что я встретила русских людей, которые ходили в церковь и брали меня с собой. Я не отказывалась, так как просиживала бы все выходные дома.

На церковных встречах мне было даже интересно, потому что там говорили о жизненных, философских вещах, и это давало пищу для размышления. А с Моникой мы оказались слишком разными, и дружить у нас не получилось.

Сцена 15. ЯГА КАТРИНА

«Бип, бииип, бииииииип», – из радио раздался пронзительный звук. Казалось, будто шла война, и сейчас наступило время новостей. Что-то сказали по-английски, но мы с Аней не поняли ни слова. И в первую очередь не из-за слабого знания языка, а из-за страха, который затуманивал мозги, и из-за боязни услышать что-то, чего не хотелось слышать.

– Дима, что они сказали? – нервно спросила Аня.

– Они объявили скорость и направление ветра. Пока движется не на нас. Мы облегчено вздохнули.

– Но они еще сказали, что начали образовываться маленькие сгустки торнадо в районе Дестина, – добавил Дима.

Мы с Аней переглянулись. Страх в глазах было трудно спрятать. Дестин – это соседний город, находящийся совсем близко от нас, буквально рукой подать.

– И что это значит? – осторожно спросила я.

– Пока особенно ничего не значит. Сгустки совсем маленькие. А вот ураган в этом году идет сильный. Говорят, пятой категории – это максимальная, – объяснил Дима.

– Может, нам стоит уехать, пока не поздно? – я чувствовала себя, как мышь в мышеловке, и предпочла бы сбежать отсюда как можно скорее.

– Наливай! – истерично перебила нас Аня, – а то моя психика сейчас сломается.

– Вы, девчонки, пейте, а я не буду. Вдруг нам посреди ночи придется убегать. Я должен быть трезвым, чтобы случайно не привезти вас в центр урагана, – Дима старался шутками поднять нам настроение.

Синоптики еще точно не знали, на какой город обрушится ураган Катрина. Но предупреждали, что удар будет сильным. Все что сообщалось – ураган пока шел не на нас, но в любой момент мог поменять направление.

Некоторые люди из нашего города уже уехали, но мы пока решили остаться. С утра мы закупили продукты, батарейки и фонарик на случай, о котором не хотелось даже думать. Я никогда не видела столько людей в «Вол Марте» и такую огромную очередь, в которой пришлось стоять около часа. Люди старались не паниковать, но в воздухе чувствовался терпкий запах страха и неопределенности.

Ночка нам предстояла длинная. Мы съездили в местный магазин и купили ликер. Продавец не сразу понял, что мы хотели. Liquir по-английски означает алкоголь. А алкоголя у продавца был целый магазин.

Не знаю, как Дима ему объяснил, что нам надо. Наверное, сказал, что нужен сладкий алкоголь. И тогда продавец радостно воскликнул:

– А, ликер?

Оказалось, что ударение надо было ставить на второй слог и немножко тянуть окончание. Звучало это как что-то романтично-французское. На бутылке желтыми буквами было написано